Марина Ли - Детский мир

– Не хочу, чтобы ты уходил.

А в следующую секунду я забыла обо всём: о головной боли, о непричёсанных волосах, о зубах, которые неизвестно сколько не видели щётку. Потому что Арсений меня поцеловал. Бешено, дико, с какой-то жадной торопливостью. Отклонился, пряча за длинными ресницами голодный блеск в глазах и хрипло предостерёг:

– Не провоцируй, пожалуйста.

Я прижала руку к пылающим губам, а Северов, удивляя своим сосредоточенным видом, начал медленно, почти торжественно снимать с меня одежду, мягко отводя в сторону мои руки, когда я пыталась принять участие в своём разоблачении. Без какого-либо намёка на чувственность, словно не налетел только что на меня, вышибая дух своей страстью. Опустил в горячую воду, на мгновение задержал руки на моей талии и мягко поцеловал закрытые от блаженства глаза. А затем подложил под опущенную на бортик голову свёрнутое полотенце и шепнул:

– Я очень быстро вернусь с сюрпризом. Не засни, ладно?

– Не засну, – пообещала я, а когда он отошел к выходу, отвернулась в другую сторону и тихо спросила: – Сеня, а Тоська? Она точно?..

– Мне очень жаль, – негромко посочувствовал он, и я кивнула. Конечно, странно было надеяться на чудо. Я и не надеялась, если честно, спросив только для того, чтобы убедиться, что пожар на площади Влюблённых реальность, а не плод моего больного воображения.

Тихонько скрипнула дверь, а я осталась наедине со своими мыслями. И, надо сказать, ничего радостного в них не было. Мне было больно от воспоминаний, я не хотела думать о смерти сестры и чувствовала себя виноватой.

Я лежу в горячей ванной, наслаждаюсь жизнью, бессовестно сожалея о том, что Арсений не зашёл дальше поцелуев, а Тоська мертва. Утихнувшая было боль вспыхнула с новой силой, и я, задержав дыхание, ушла под воду.

Мне просто нужно время, чтобы научиться жить со своим горем и не быть малодушной, думая о смерти. И как бы отвратительно это ни звучало, но моя жизнь не кончена.

Я вынырнула, схватила мочалку и принялась яростно тереть заплаканное лицо. Не время для слёз. Сначала надо разобраться со всем, найти виновных, раз и навсегда распрощаться с Цезарем, а потом уже можно будет погоревать, поплакать и проститься.

Я почувствовала движение воздуха, а затем меня поцеловали в плечо.

– Я чувствую себя беспомощным, – негромко произнёс вернувшийся Северов. – Тебе больно, а я ничего не могу сделать. И нужные слова, как назло, не находятся.

Закусив губу, я потрясла головой, не в силах выразить, насколько я благодарна ему за то, что он просто рядом.

– Не плачь, – пробормотал Арсений, касаясь поцелуем виска. – Или плачь, если тебе от этого станет легче… Но только если ты не избавишься от боли и снова впадёшь в это странное состояние, так похожее на смерть… Оля, пожалуйста, не надо… Мне сказали, что это может быть опасным. Я так боялся, что ты никогда не очнёшься. Пожалуйста!

– Я постараюсь, – произнесла я, не вполне понимая, что именно обещаю, и одновременно недоумевая, кто мог стать источником его информации. А потом спросила капризным от непролитых слёз голосом: – Ты нашёл мою книгу про футболистов?

Он улыбнулся и покачал головой.

– Сначала сюрприз. Потом еда. Потом серьёзные разговоры.

Поймал на палец клочок ароматной пены, шутливо мазнул меня по носу и заговорщицки подмигнул:

– Я настаивал на подарочной упаковке, но она наотрез отказалась приводить себя в порядок, когда я сказал, что ты очнулась. Так и припёрлась. В грязных штанах и с пятном на носу. Не Нюня, а Чуня какая-то, честное слово.

Я недоверчиво ахнула, но именно в этот момент в ванную влетел маленький светловолосый кучерявый вихрь по имени Лёшка.

Не стоит, пожалуй, и говорить, что рыдали мы синхронно, удручая друг друга взаимностью, и я не выскочила нагишом из ванной, чтобы придушить девчонку в мокрых объятиях не из-за того, что внезапно вспомнила о присутствии Севера. Нет, именно он удержал меня в воде, положив руку на плечо.

По Лёшкиному кукольному личику горохом катились слёзы, а я обнимала свою названую сестрёнку. И мысли о том, что теперь она моя единственная сестра, что настоящей у меня больше нет, вызвали очередной всплеск горя и слёз.

– Оль! – укоризненно застонал Арсений. – Птичка моя, ну я же просил.

– Всё хорошо, хорошо! – торопливо плеснула воды себе в лицо и посмотрела на парня честными глазами. – Просто я не думала, не верила даже… Ты же понимаешь, ну? Лёшка, что ты молчишь? Рассказывай давай, я хочу всё-всё знать!!

Но Лёшка не ответила на призыв, не зазвенела колокольчиком своего заразительного смеха, не поторопилась рассказать мне, что случилось с ней за время нашей разлуки. Нет. Она закрыла лицо руками, и я увидела, как мелко-мелко задрожали её худенькие плечики.

– Не может она говорить, – мрачно объяснил Арсений, явно уже сомневаясь в гениальности своего сюрприза. – Боится.

– Кого? – растерялась я. – Меня? Лёш, бестолочь, я же люблю тебя!

Лёшка затрясла головой, а Север глянул на меня хмуро, вручил бутылочку шампуня и холодно заметил:

– И теперь мы об этом знаем.

Мыло немедленно попало в глаза, и я часто-часто за моргала.

– Ой!

– Прости, – ворчливо извинился Арсений, однако в голосе не было ни капли сожаления.

Я с недоумением посмотрела на парня, откровенно не понимая причин его недовольства, он же странно дёрнул головой и, наклонившись, поцеловал меня в плечо.

– Прости, – на этот раз искренне повторил он и невесело улыбнулся. – Не тебя она боится. Полина Ивановна говорит, что по всем показателям она должна говорить, а не говорит. Видимо, это что-то нервное, а душевные болезни саркофагу не под силу. Ты же слышала уже о саркофагах?.. – Северов вдруг оглянулся на расстроенно сопящую девчонку, а затем прошептал, склонившись к моему уху: – Боится, что ты её предательницей считаешь.

Я тяжело вздохнула. Да, это не разговор на одну минуту. Но хорошо уже то, что Лёшка жива, а со всем остальным как-нибудь разберёмся. И с её страхами. И с моими, потому что я боялась едва ли не того же самого, чувствуя свою вину в том, что произошло с девочкой. Сначала втянула наивного ребёнка в свои проблемы, навязав ей своё общество, а потом бросила, увлёкшись собственной влюблённостью.

Я виновато посмотрела на Севера, в очередной раз вспомнив, как называла его эгоистом.

– Хочешь выбираться? – неправильно расценил мой взгляд он, и я кивнула. Купание как-то вдруг перестало доставлять удовольствие. – Я сейчас.

Он выскочил из ванной, а я глянула на Лёшку – она уже не плакала, но всё ещё потерянно смотрела на меня. Провела рукой по своим волосам и показала на моё каре.

– Отрастут, – я махнула рукой. – Вот уж из-за чего не стоит расстраиваться… Лёш, нам поговорить надо, только сейчас, наверное, не получится.