Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны. Том 2

Легкую седативную инъекцию сделали уже в машине и ребенку. Моника всё еще держала его укутанным в одеяльце. Младенец, было, заворочался, закряхтел, но быстро утих, спокойно засопел.

Буркхард стащил с головы черную маску-чулок и, повернувшись к заднему сиденью, широко улыбнулся Монике, сквозь темноту угадывая, что в глазах ее заиграли живые огоньки.

– Ça jout… [13] Всё класс… ( франц. — швейц. диалект) — выдал он одно из немногих швейцарских выражений, которым успел научиться за эти дни.

Он запустил двигатель, и они вырулили по спуску вниз…

К вечеру следующего дня, после трехчасовой езды по автостраде, Буркхард свернул с трассы под указатель «Бардонэ» и встроился в поток машин с французскими номерами, медленно продвигавшийся к границе. После хлопотливой процедуры кормления, которой Моника отдавалась с самозабвением — настоящая молодая мама, от умиления так и таявшая, — и после нового укола, сделанного малышу в подопревшую попку, тот вновь заснул крепким сном.

Дорожная пробка и контрольно-пропускной пункт вскоре остались позади. Машина плавно неслась по французскому автобану. Прошло еще минут тридцать, они покрыли еще около пятидесяти километров, и Буркхард выехал на Ля Рош-сюр-Фэррон. Автонавигатор сразу вывел на узкое шоссе, которое пересекало безлюдные окрестности.

Предгорья медленно погружались в вязкие альпийские сумерки. До места встречи оставалось несколько минут езды, и Буркхард старался не выдать своего волнения, — на его взгляд, все прошло слишком гладко.

Невзрачный французский населенный пункт Аманси, вопреки инструкциям Буркхарда не делать никаких письменных пометок, был обведен у Моники кружком на дорожной карте. Но выговаривать ей не хотелось. К тому же сам он нарушил инструкции: чтобы не надрывать глаза над картой впотьмах, он заранее установил в навигаторе маршрут до Аманси. Угадывая мысли Буркхарда, напарница виновато поглядывала на него в зеркало заднего вида.

С того момента, как машина стала петлять по узкой трассе и чадо опять начало покряхтывать, требуя, чтобы его покормили, лицо Моники приобрело такое выражение, будто ей досталась доля чужого счастья, о котором сама она не смела и мечтать. Иметь собственных детей, вместо того чтобы промышлять кражей чужих, разъезжать с младенцами, накачанными снотворным, по диковатым заграничным дорогам — вот что стоит жертв и мучений! Что неожиданно, роль няни, а то и мамы, Монике действительно была к лицу. Вновь поймав на себе взгляд подруги, Буркхард тоже догадался, что они думают об одном и том же, и ему стало не по себе…

Впереди показалась площадь. На ней высилась церковь. Буркхард подрулил поближе к паперти и затормозил неподалеку от «вольво» серого цвета. Машина стояла припаркованной слева от кафе «Де-ля-Буль», вход в которое озарялся сиреневым неоновым светом. В салоне тоже сидели двое, мужчина и женщина.

Буркхард осмотрелся, тронулся с места и припарковался на другом конце площади. В «вольво» включили габаритные огни. Из-за руля вылез хлыщеватый парень в зеленой парке. Парень направился к кафе и исчез за стеклянной дверью. Краем глаза посматривая на шоссе, Буркхард последовал его примеру.

Через несколько минут оба показались на выходе. Буркхард прошел к своему «опелю», распахнул заднюю дверцу и взял из рук Моники чадо.

Молодой человек в зеленой парке, которого Буркхард видел впервые, изъяснялся по-немецки с саксонским выговором. Женщина, по виду русская, сидела на заднем сиденье как в рот воды набрав. Буркхард забрался на заднее сиденье «вольво», бережно передал малыша незнакомке в руки и застыл в позе ожидания.

Улыбаясь краем глаз, женщина помяла крохотные кулачки младенца, пощупала пульс, прикоснулась губами ко лбу, потрепала его за щечки и так же молча кивнула. Ее напарник протянул конверт:

— Fünfzisch. [14] Пятьдесят ( нем.).

Это была вторая половина обещанной суммы в евро; первую часть они получили авансом в Кёльне.

— Wie heiβt der Knabe? [15] Как зовут мальчика? ( нем.) — спросил Буркхард.

Пара, ухмыляясь, промолчала…

В истрепанной форме, с какими-то лохмотьями на груди, обросший и до неузнаваемости исхудалый, сын сидел в глубине мрачноватого помещения, затравленно поглядывал в камеру, в правый верхний угол кадра, где, по всей видимости, прятался от объектива режиссер этого странного «репортажа с места событий», и рассказывал, что попал в плен в Грозном, называл точные даты, утверждал, что находится в горах, но не знает точно, где именно…

На видеосъемку Рябцев согласился не из шкурных соображений. Как он объяснял, после долгих размышлений, он пришел к убеждению, что обязан пойти на этот шаг по долгу службы… С этого места смысл речи Петра становился не совсем понятным. Вопросительно поглядывая за кадр, откуда ему, похоже, делали знаки, он объяснял, что инициатива исходит от полевого командира Кадиева, известного так же по кличке Англичанин. Пересылая видеокассету, Кадиев намеревался выйти на контакт с армейскими кругами Главного управления для проведения сепаратных переговоров. Цель переговоров — ни много ни мало — прекращение боевых действий. Кадиев требовал предоставления ему гарантий, что переговоры будут проходить в режиме строгой секретности, а в качестве посредников между ним и Главным управлением будут привлечены «правообладающие» лица, имена их предстояло согласовать позднее. Предложение обменяться военнопленными, в числе которых Кадиев готов был выдать и его, Петра Рябцева, являлось поводом для установления первого ключевого контакта. Пленник подчеркивал, хотя его использовали как обыкновенный громкоговоритель, что он не считает себя вправе отвергать эту инициативу. При этом предупреждал открытым текстом — и ему не пытались заткнуть рот, — что не может поручиться за подлинность фактов, которые будут изложены в видеозаписи, и не знает, в каком виде пленка дойдет до адресата.

Далее шел перечень сопутствующих условий. Прежде всего — приезд в республику Рябцева-отца. Он должен лично присутствовать при установлении первых контактов с «правообладающими» представителями Главного управления. Кадиев называл это условие «предопределяющим». И неслучайно Петр особенно членораздельно прокомментировал именно это требование Лечи Англичанина, добавив к сказанному, что сам он не давал координат ни своего отца и ни кого бы то ни было вообще. Кадиев пользовался собственной информацией. Все перечисленные в списке армейские чины — из петербургского кадрового отстойника. Их приезд также оговаривался как обязательное условие для проведения переговоров на месте, в республике или, в крайнем случае, на нейтральной территории. Петр монотонно зачитал фамилии. Некоторые он знал, но произносил их таким тоном, будто они ничего ему не говорили.