Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны. Том 1

И теперь из спальни, куда примчался и Мариус, через стену доносились бурные причитания. Слов Лайзы, которая голосила совершенно по-бабьи, только на французском языке, Маша не понимала. Но было очевидно, что речь идет о ней, Маше, и что Лайза чем-то грозится в ее адрес. Мариус жену успокаивал, что-то настойчиво ей объяснял… После случившегося он отказался обедать за общим столом и весь день оставался мрачен.

После обеда, выйдя прогуляться, Маша добрела по аллее до главной улицы и вдруг физически почувствовала, как внутри у нее будто струна оборвалась. Прямо посреди улицы ей захотелось разреветься. Она изо всех сил она пыталась взять себя в руки, но горечь разъедала нутро. Слезы душили, и черные очки не помогали их скрыть. Прохожие провожали ее недоуменными взглядами.

Маша остановилась посреди улицы и, развернувшись к вокзалу, откуда в горы ползли похожие на гусениц крохотные составы местного сообщения, делала вид, что что-то рассматривает.

— Здравствуйте! Вот так встреча! — раздался голос у нее за спиной.

К ней обращался немолодой мужчина в твидовом пиджаке, джинсах и в кепке.

— Я тот самый шпион! Владимир Платонович… Не узнаете?

Дипломат снял черные очки и отвесил церемонный поклон. Пытаясь сунуть скомканный носовой платок в кармашек рюкзака, Маша от неожиданности чуть не выпустила вещи из рук; всё содержимое рюкзака рассыпалось по асфальту.

Владимир Платонович присел вместе с ней на корточки и помог собрать косметичку и мелочь. Среди монет попадались русские, с орлами. Затем они поравнялись с витринами магазинов, которые теперь тянулись вдоль всей улицы, и какое-то время шли молча. Задержав на Маше вопросительный взгляд, Владимир Платонович сказал, что день назад, вечером, видел ее у ресторана, хотел подойти поздороваться, да постеснялся, — она была с мужчиной, видимо с мужем.

— Это был не муж, знакомый… Я у знакомых живу… — Маша немного смутилась.

— Вот как… — Без тени удивления на лице, Владимир Платонович поинтересовался: — В кафе вы не были еще?.. Могу вас пригласить на чашечку чая?

Не отвечая, Маша смотрела в сторону.

— Меня в горы обещали свозить. Вон туда, на самый-самый вверх! Вы-то уже успели туда съездить?

— Там, где поле для гольфа?

— Нет, гольф вон там… — Дипломат показал в другую сторону. — А там озеро. Даже два.

— Как-то ездили, — равнодушно кивнула Маша.

— И что?

— Поля, коровы, елки…

Владимир Платонович покачал головой.

— Так здесь и нет ничего другого… У нас под Рязанью то же самое: поля, коровы… подумаешь! — Дипломат смерил ее пристальным взглядом. — А вот я уже не смогу на швейцарских буренок полюбоваться. Завтра на работу. Да и наскучило прохлаждаться.

От беглого потока родной речи Маша чувствовала себя будто охмелевшей. Приветливая словоохотливость дипломата сменилась сочувственным молчанием. Вопросительно поглядев друг на друга, они свернули в сторону кафе.

— Вы-то долго еще пробудете здесь? — спросил Владимир Платонович, когда они поднялись на террасу, сели за столик и сделали заказ: она попросила чай, а он — виски без льда.

— До конца сентября… Может и дольше, не знаю, — ответила Маша.

— А потом в Москву?

Она утопила в чашке кусочек сахара и отрицательно покачала головой.

— Да, с детьми нелегко летать, по себе знаю, — посочувствовал Владимир Платонович.

— Я, наверное, одна поеду, — проронила Маша.

— Как? Ребенка здесь оставите? — в глазах дипломата промелькнуло удивление.

— Пока да. Но скоро вернусь.

Чтобы не выдать своих чувств, Маша принялась рассматривать группу прохожих, шедших, словно на демонстрации, по центральной части улицы.

— Вы в русской среде живете? Здесь, в Швейцарии? — спросил Владимир Платонович.

— Нет, у друзей. Они швейцарцы.

Дипломат помолчал и со вздохом произнес:

— Мария… Как вас по батюшке?

— Андреевна… Просто Маша.

— Хорошо, Маша… Вы меня простите за настойчивость, может быть, это неуместно, — дипломат по-отечески положил ей руку на плечо, — но у меня дочь вашего возраста. Эту страну я знаю неплохо, уж поверьте… У вас, по-моему, трудности какие-то, и вам сложно говорить о них с посторонним человеком? Не так ли?

Маша поднесла к губам чашку с чаем, сделала глоток и, пряча глаза, отвернулась.

— Я могу вам помочь?

— Не можете.

— Послушайте, я русский человек. Вы тоже. Мы не у себя дома находимся. Здесь мы в равном положении… в каком-то смысле. Так что имеет смысл доверять друг другу. А ну-ка рассказывайте!

— Да нечего мне рассказывать.

— Этот ребенок — он ваш?

Маша испуганно уставилась на дипломата.

— Сначала я решил, что вы няня, — объяснил Владимир Платонович. — Из наших здесь ошиваются одни нефтепромышленники, со свитой телохранителей и прислуги. Местный люд в кюветы кидается, когда эти кортежи появляются на дорогах… Вы ни из тех, ни из других.

— Вы правда дипломат?

Владимир Платонович выложил из нагрудного кармана на стол зеленый дипломатический паспорт и визитку. Маша пробежала глазами надпись и, разобрав фамилию — Архаров, отвела взгляд.

— И в юридических вопросах разбираетесь? — с напряжением спросила она.

— Не очень. Смотря в каких, конечно.

— Я выносила чужого ребенка, — нерешительно сказала она. — Для друзей.

Дипломат поощрительным кивком дал понять, что внимательно слушает.

— Ну и вот… — Маша умолкла.

— У них и живете?

— У них.

— Швейцарцы, вы сказали…

— Да. Но мы… мы в Нью-Йорке познакомились. Они живут в Нью-Йорке. Хотя сейчас… переехали.

Архаров тактично осведомился:

— И вы не предусмотрели, что ребенок покажется вам родным?

Маша взглянула на дипломата умоляюще, словно прося не углубляться в тему.

— Они… они хорошие люди. А я… Мне были нужны деньги, — скороговоркой выпалила она.

Владимир Платонович понимающе вздохнул.

— Я не знаю, что делать. Я не могу… без него, — добавила Маша.

— Мальчик?

— Мальчик.

— Вы что-нибудь подписывали? Или так, по дружбе всё происходило…

— Как же, подписывала, конечно.

— Что именно?

— Не знаю. Кипу бумаг… Здесь, в клинике. И раньше, с адвокатом.

— В Нью-Йорке?

Маша кивнула. Глаза у нее налились слезами.

— Если так, вам лучше домой уехать, — недолго думая посоветовал дипломат. — Кто вам здесь поможет? Никто. А дома, сами знаете, и стены помогают…

— Уехать одной… или с ребенком? — Маша испуганно взглянула на Владимира Платоновича. — Но это же значит — сбежать!

— Ребенка вы всё же своего выносили или чужого? Чья у него фамилия? — поинтересовался Архаров.

— Не знаю. В этом весь вопрос. Говорят, чужой. Но он так похож на меня. Я не знаю… Это имеет значение?

— Думаю, что имеет. Большое ли, не знаю, — неуверенно ответил Владимир Платонович. — Подписи, документы, законы… Это, знаете, такое дело. Тем более между странами. Ведь у нас в Москве тоже есть и законы, и адвокаты.