Вячеслав Репин - Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

Вздрагивая от хохота и шевеля двойным подбородком, старший брат развернулся и внимательно посмотрел на гостя, прежде чем подать руку для рукопожатия, но с таким видом, будто собирался пырнуть ею в живот.

— Вы ее не слушайте, — учтиво обронил он. — Для нее мы все комедианты. Начинающие или уже со стажем.

Средний брат и его жена — оба в лыжных куртках, с сосредоточенными лицами людей семейных, утративших способность думать о чем-нибудь другом, кроме как о своих домашних заботах — старались отчистить белый воротничок пятилетнего отпрыска от женской помады клубничного цвета, а заодно пропесочивали за что-то дочь, хорошенькую девятилетнюю девочку с кроткими, волоокими глазами, которую осоловелый Фаяр-старший держал на руках.

— Эту малютку, эту пугливую малютку зовут… Как тебя зовут? — продолжала Лили свой спектакль. — Ну, не прячься, не прячься!

Не желая ни с кем знакомиться, девчушка вырвалась из рук пьяного от счастья дедушки и помчалась к группе детей, которые скакали и визжали, увлеченные очередной забавой. Лили, откинув за плечи длинные рыжие локоны, бросилась за девочкой следом.

На семейное торжество пригласили и дядюшку Жана. С видом отверженного он переминался с ноги на ногу, сверкал сквозь полумрак своими призрачными глазами и всякий раз, когда ему удавалось вставить в разговор хоть словцо, не знал, куда деть свои руки, запихивал кулаки в карманы. Жан приходил в смущение от каждого взгляда. Когда Петр приблизился к нему и пожал ему руку, тот смерил его укоризненным взглядом и, как ужаленный, стал рассказывать племянникам о том, как неделю назад наткнулся на кабана около своей пасеки. Все с удивлением внимали рассказу.

— Да что твоя пасека! У нас вон в огород прямо залезают, — встрял в разговор Фаяр-старший. — В прошлом году прямо вдоль ограды разгуливали. Там, куда золу раньше ссыпали, не помнишь, что ли?

— Кабаны? Здесь? — изумился Петр.

— Да вон там! — Фаяр шагнул к свету и показал на улицу, за сараи. — Дуб видите? А потом вправо идет тропинка. По ней они и спускались. Там ниже ручей есть… Хоть бери ружье да стреляй с балкона. Я такого даже на охоте никогда не видел.

— Вы ходите на охоту? — вежливо поинтересовался Петр.

— Нет, теперь не хожу. А понаблюдать люблю… Когда знаешь, где они проходят, на дерево можно забраться. Они ведь нюхом чувствуют только понизу, по земле.

— Да осенью у меня тоже хороводами шлялись, — вставил дядюшка Жан. — А прошлым летом что устроили! Прямо на кукурузное поле за огородами выбежали. Пять зверюг — зараза! Прям за магазином… Ну, за этим, как его… — Заметив, что опять оказался в центре внимания, горец смутился, вставил правый кулак в карман и продолжал другим голосом: — Несколько наших пошли шугануть их, значит… Окружили, значит, поле… Один полез в кукурузу. И прямо на кабана! Тот его клыками — и в воздух! Распорол весь правый бок.

— Да не бок, — поправил Фаяр дядюшку Жана, — а бедренную артерию на правой ноге… Благо ружье из рук не выпусти, когда падал, смог выстрелить, — объяснил старик несведущим. — А так бы… До больницы, правда, еле довезли.

Эв Фаяр, в чем-то светлом, воскресном, вышла на крыльцо и потребовала, чтобы детей отправили сразу же за стол, — для них обед был накрыт на кухне. Пока детвору собирали по двору, Фаяр обносил своих гостей шампанским, красным мартини и портвейном.

Любимый семейный ритуал — дегустация родительских аперитивов — еще не закончился, как все стали подниматься по крыльцу в переднюю, оттуда направляясь в низкую, просторную столовую, перегороженную длинным столом. Все долго рассаживались по своим местам, тесня друг друга и гремя стульями, а затем с еще большим оживлением разбирали салфетки, прежде чем пустить по рукам блюда с паштетами, фаршированными яйцами, с мелко нарезанной холодной пиццей, заправленной анчоусами и маслинами.

Молодая девушка-служанка, которую Петр однажды уже видел во дворе, внесла в столовую два горячих блюда с ягнятиной. Хозяин торжественно объяснил, что мясо не просто запечено на древесном огне, но еще и выдержано в винном маринаде.

Весь стол взвыл от нетерпения. Старший сын, тот, что жил в Париже и работал на аукционе, вышел из-за стола и с выражением немного плотоядного удовольствия на лице принялся разделывать мясо, перекладывал тонко нарезанные ломтики в поочередно подносимые тарелки.

Оказавшись в торце стола, у самого окна, подобно главе семейства, который сидел напротив, через весь стол, Петр чувствовал себя нелепо. Роль почетного гостя он ничем не заслужил. Принимая приглашения Фаяров, он был уверен, что, кроме детей с женами, за столом будут другие приглашенные, но оказался единственным посторонним.

Дядюшка Жан, сидевший слева от него, молча налегал на ягнятину, обводил всех виноватым взглядом и не переставал подливать Петру красного «биологического» вина местного разлива, которым он снабжал, по его собственному признанию, всю семью, но ухаживал он за Петром лишь для того, чтобы не забывать себя, чтобы под шумок успеть наполнить и свой бокал, который осушал быстрее всех. По виду горца нетрудно было догадаться, что честь присутствовать на застолье у Фаяров ему выпадала не столь часто.

Самый младший из Фаяров, сидевший слева от дядюшки Жана, пытался вступить с Петром в разговор. Но горец одергивал его, на что тот покорно сиял улыбкой, немного стыдясь своего дяди за его неотесанный вид. Предложив Петру хлеб, младший назвал его в который раз «господином Вакагиным».

— Вертягин! ― ревностно осадил дядюшка Жан и, закатив глаза, влил в себя полбокала вина.

Мать семейства, сидевшая у выхода между дочерью и невесткой, к своей тарелке не притрагивалась. Озабоченным тоном она жаловалось одной из невесток на Жанно, работника, которого за столом не оказалось, и не замечала, что с какого-то момента, когда мясо всем роздали, внимание всего стола было обращено именно к ее словам.

— Нет, я ничего не могу поделать. Приходит утром, а в животе уже бутылка красного булькает, как в канистре. И за день еще литр сидра выпивает. Сестрам его звонить больше не могу. Они потом с ума сходят. Ведь его больше никто брать не хочет. Я еще так — махну рукой, — растолковывала Эв Фаяр оправдывающимся тоном. — Посылать тоже больше некуда. Везде побывал! А эта история с ногой! Попробуйте заставить его пойти показаться! В позапрошлом году я как-то послала его на сливы вниз к соседям. Так он поленился лестницу поставить и свалился — бултых, как мешок! Сломал четыре позвонка. Но мы, непонятно как, проморгали. Через десять дней я его заставила поехать со мной. Врач так и обмер! «У него, говорит, четыре позвонка сломано! Как он умудрился терпеть столько времени?» Теперь с пластинами на спине ходит… Работать не запрещено, но с предосторожностями. А вы его спросите, что это такое — предосторожности? Он вам ответит: «Белого не пить на голодный желудок…»