Вячеслав Репин - Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

Что за модус заложен в яблоко, в кувшин или в салатницу из лиможского фарфора? Разве не существуют эти предметы сами по себе? Разве не подчиняются они внутренней организации, какой-то скрытой статичной силе, самой очевидности, заложенной в предметы?

Где-то здесь, видимо, и было главное объяснение. Если мир действительно столь целен и един, каким кажется, если вещи способны обладать собственной сущностью, а сами их названия — не более чем ярлыки, искусственные вывески, если в вещах действительно присутствует какой-то модус или каркас, то он должен быть один-единственный на всю природу, причем совершенно безмерный и всепроницающий…

Ночью Петру опять приснился незнакомец в берете. Этот сон его уже не удивлял, даже если финал с каждым разом становился всё более странным, по сути бредовым… Как только он заметил — во сне — незнакомца в дверях спальни, тот добродушно кивнул ему, погрозил пальцем, не то упрекая, не то подтрунивая над чем-то, и показал острием палки в окно.

Петр перевел взгляд в указанном направлении и увидел за окном четверых незнакомых мужчин, которые стояли на ярко-зеленой поляне, обступив большую, правильной формы конструкцию. С видом заговорщиков переглядываясь, все четверо грызли яблоки. Самый высокий из четверых, на голове у которого красовалось клетчатое шерстяное кепи, вдруг заметил, что в доме, за окном кто-то есть. И он энергично замахал рукой: подходи, мол, чего ты прячешься?!

Петр так и поступил, подошел.

— Как тебя зовут? — спросил высокий малый в кепи.

— Петр.

— Петр, хочешь попробовать? — спросил тот; оскалив зубы в лошадиной улыбке, он стал вдруг похож на Фернанделя.

— Нет, я не ем яблоки.

— Да я не про яблоки… Хочешь шарахнуть по этой бандуре?..

Долговязый постучал костяшками пальцев по круглой конструкции. Она ответила на это гулким, продолжительным звуком, похожим на гул, издаваемый колоколом после удара.

Разглядывая сооружение, которое его просили разбить, Петр не мог пересилить в себе чувства какого-то внезапного восхищения. Это был большой, удивительно правильной формы шар, изготовленный из стекла или из какого-то прозрачного пластика. В ту же секунду Петр увидел себя со стороны. То есть увидел, как сам он твердо, отрицательно качает головой, отказываясь от предложения разбить сферу.

— Тогда ты не Петр, — заключил долговязый и в следующий миг, взяв с травы деревянную чурку, размахнулся ею и одним махом разбил шар вдребезги.

Из-под множества осколков, усыпавших траву, выкатилось несколько шаров, точно таких же, как только что разбитый большой шар, но только меньшего размера — величиной с футбольный мяч.

Все четверо принялись собирать шары. Петр подошел к одному из шаров, выделявшемуся среди остальных, — этот шар оказался не совсем правильной формы, — поставил на него ногу в ботинке и, ловя на себе подбадривающие взгляды, раздавил его одним нажимом подошвы.

Среди осколков опять показалось множество шариков, на этот раз совсем крохотных, не крупнее теннисного мяча. И среди осколков опять замешался шар неправильной, почти овальной формы. Подобрав его, подбрасывая шар в руке, Петр отошел в сторону и раздавил его уже на деревянном садовом столе.

Всё повторялось до тех пор, пока извлекаемые шарики не стали настолько мелкими, что закатывались в щели стола, сыпались в траву, и собрать их уже не было никакой возможности.

Долговязый ел очередное яблоко и продолжал тыкать пальцем в траву, показывая троим мужчинам, ползавшим по земле на четвереньках в поисках шарика неправильной формы, то один, то другой сверкающий шарик. И вдруг Петр увидел рядом Мольтаверна.

Глупо хихикая, Мольтаверн участвовал в поисках наравне со всеми. Скованный этим внезапным присутствием, Петр был вынужден всё ниже и ниже склонять лицо к траве. От страха, что эта его уловка не спасет его и что его всё равно заметят, он и проснулся…

…А заснув, увидел продолжение сна. Ему вдруг захотелось показать остальным, что для того, чтобы посмотреть, что находится внутри сферы, нет никакой необходимости ее разбивать. Подступившись к сфере — откуда ни возьмись, на траве появился новый, точно такой же большой шар, как и самый первый, — он обхватил сферу руками, сделал какое-то простое и ловкое движение, и она плавно распалась на два ровных, полых полушария. Развалившись в стороны, полушария мерно раскачивались.

Один из мужчин, не веря своим глазам, подошел к полусфере и попытался заглянуть в нее. Но край оказался слишком высоким. Уцепившись за него руками, он подпрыгнул, потянул край на себя, и полусфера перевернулась, накрыла его.

Все бросились спасать товарища. Но сколько ни пытались сообща приподнять полусферу, так и не могли оторвать ее от земли даже на сантиметр. Ситуацию спас Мольтаверн. Молчаливым жестом он попросил ему не мешать, подошел к полусфере, нагнулся, ухватил ее за край и рывком оторвал от земли. Приподняв прозрачное полушарие настолько, насколько это было возможно, и поставив его ребром, Мольтаверн показал всем внутрь. Мол, смотрите! Зачем попусту надрываться?! Но там действительно никого не оказалось…

Утром в воскресеньена рассвете пошел снег. Белая пелена оседала на землю плавным волнистым покрывалом. И в тот момент, когда птичий щебет, в это утро едва уловимый, окончательно стих, снегопад сгустился, и погруженная в серую хлябь долина стала сразу же непроглядной.

Встав раньше обычного часа, чувствуя себя разбитым, невыспавшимся, Петр растопил печку и сидел не завтракая возле распахнутой топки. Он отогревал ладони о чугунную плиту, вглядывался в молочно-белую муть за окном и не верил своим глазам. Снегопад в начале мая! Глубокую тишину двора и квартиры, насыщенную чем-то непривычным, не домашним, нарушало потрескивание горящих дров робкий и еще пересвист какой-то одинокой птахи. Но и сама долина дышала сквозь белую толщу снегопада какой-то немой, омертвевшей утробой. Исчез и привычный мерный, гул, обычно доносившийся снизу, со дна долины. Редкие звуки словно завязали в снежном месиве. И даже грохот утреннего поезда, в этот час обычно заставлявший просыпаться, донесся как что-то нереальное, едва уловимое.

В Пасси прозвенели колокола. Дремотная тишина двора стала оживать. Послышался неуверенный крик петуха, который хрипло голосил, оказавшись где-то запертым. Необычный шум раздавался и от сараев.

Петр накинул на плечи пальто и вышел на террасу. Две малиновки с красными брюшками вспорхнули со стола, припорошенного снегом. Стол был изрисован мелкими крестообразными следами. Пройдясь до конца перил, Петр вдруг увидел в двух шагах от себя Эв Фаяр. Она копалась в клумбе, разрыхляя почву большим кухонным ножом и выкорчевывая из земли бледно-желтые нарциссы.