Вячеслав Репин - Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

Фаяру-отцу тема Жанно, видимо, уже опостылела, и он заговорил с другим краем стола, где сидели с женами старший сын и средний. Он рассказывал о своей ночевке наверху в сторожке. По его словам, в доме осела левая стена. Стену, по всей видимости, подмыло, и до лета ее нужно было отремонтировать, причем не откладывая, сразу же, как только сойдет снег.

Средний сын, живший здесь же, в Верхней Савойе, внимал отцу с интересом, хотя сам продолжал отмалчиваться. Старший лениво блуждал взглядом по столу, чему-то ухмылялся. Затем, для полного счета, к разговору присоединился и младший, без сомнения специалист по вопросам выживания в условиях высокогорья, недаром он работал на лыжной базе. Он стал жаловаться на погоду, на убытки, которые понесли в этот сезон лыжные базы, — снижение доходов исчислялось в текущем году аж восемью процентами.

— У вас, что ли? Восемь процентов? — не поверил отец. — Шесть, я слышал.

— Везде по-разному. Пока шесть, но к весне набежит восемь. Год-то был неплохой. В феврале даже рекорд посещаемости побили. А следовательно, эксплуатация подъемников тут вообще ни при чем. В марте тоже было ничего, хотя выпадали облачные выходные. А апрель — ну просто полный финиш! Почти как на Рождество…

— Ну а чему ты удивляешься? — спросил отец. — В апреле люди думают уже о другом, не о лыжах.

— Смотря кто, — не согласился младший сын. — Ведь что странно, посещаемость в апреле выше, а от эксплуатации подъемников доходы падают. Как это объяснить?

— Дорого дерут, вот и объяснение, — ответил Фаяр. — Сколько у вас? Пятьдесят франков за полдня просят?

— Да нет, меньше. Кто же по полдня катается?

— Всё равно обдираловка… — Настроение у отца почему-то портилось.

— У папы всё всегда обдираловка! — пошутил старший сын, протягиваясь за бутылкой вина через стол.

Фаяр помолчал. Но затем, подняв на старшего сына уязвленный взгляд, тихо произнес:

— На твоем месте я бы помолчал.

— Надо идти в ногу со временем, — сказал старший, не замечая недовольства отца или стараясь не обращать на него внимания. — Ты знаешь, главное ведь не цены, а чтобы… Ну как сказать? Чтобы не было отлива денежной массы на сторону. Ведь те пятьдесят франков, которые человек платит, чтобы прокатиться наверх… в кресле или верхом, как ведьма на метле… всё равно в чьем-то кармане оседают. Для чего? Чтобы быть истраченными. На что? Да вон — у дяди Жана мед купят. Что скажете, дядя Жан? — крикнул он дядюшке через стол. — Я говорю, что чем дороже, тем лучше.

Дядюшка Жанн испуганно уставился на родственника, едва не поперхнувшись куском мяса.

— Не знаю я, в какое время ты живешь… Но такого не бывает, чтобы все покупали и продавали и никто ни черта не делал, — с сухостью заметил отец.

— Ну, знаешь… На купле-продаже мир стоит. Одни продают. Другие производят. Не всем же кроликов разводить… — Старший развернулся к служанке, которая убирала со стола посуду, и сказал: — Ты попроси, милая, Жанно, пусть сходит к машине, у меня в багажнике ящичек лежит с двумя бутылками, слева — он найдет…

— Никуда он не сходит! — с твердостью отрезал Фаяр-отец. — Сам встань и сходи! Жанно с детьми сидит. И этот твой комод, который ты приволок на хранение, чтоб Жанно не корчился, не таскал его! Ты что, не видишь, что он еле-еле ноги передвигает?

— Да что это вы заладили! — вмешалась мать семейства. — Хватит болтать непонятно о чем! Ты тоже мог бы помолчать, — одернула она мужа. — Ждал же всех, ходил как чумной, ночами не спал. Так и скажи всё как есть, велика тайна!

Над столом повисло гробовое молчание. Старший сын, оскорбленно уставившись в бокал с вином, играл желваками, шея его налилась кровью. Фаяр, опять покрывшийся испариной, похожий вдруг не на старика, а на старуху, болезненно щурился на жену и явно боялся вымолвить еще что-нибудь неуместное. Лишь дядюшка Жан продолжал озирать перессорившуюся родню веселым, немного надменным взглядом и даже не считал нужным прерывать трапезу. Он жевал с открытым ртом, время от времени вздыхая с таким видом, словно устал шевелить челюстями.

— Учиться уму-разуму никогда не поздно, — произнесла Лили с насмешкой, глядя снизу вверх на старшего брата, который наконец взял себя в руки и теперь хладнокровно кромсал в своей тарелке листья салата.

В следующий миг, не глядя на отца, старший раздельно произнес:

— Если тебе так тягостно слышать мое мнение, а может, и выносить само мое присутствие, я могу…

— Хватит! — Фаяр ударил кулаком по столу. — Можешь, конечно, закончить на кухне. Только молча… Встань и выйди!

Старший усмехнулся, промокнул салфеткой губы, поднялся и, багровея, неровной походкой вышел из комнаты.

— У папы страсть к выяснению отношений, — произнесла Лили, словно извиняясь перед всеми за отца. — Папа, ты бы хоть подумал, что здесь сидят чужие люди.

— Прошу извинить меня, я не хотел… — виновато пробурчал тот, не отрывая глаз от стола, и со звоном выронил нож в свою тарелку. — Ты, Лили, тоже не лезь, пожалуйста.

— Если ты считаешь себя вправе портить всем настроение из-за ерунды, я могу сказать, за что ты на него так взъелся. Потому что он привез тебе счет от адвоката. На двадцать тысяч! Ну что, я не права?.. Стыдно, папа.

— Не лезь, Лили. При чем тут двадцать тысяч, — пробормотал отец.

Эв Фаяр поднялась из-за стола, молча вышла на кухню. И в комнате воцарилось еще более тягостное молчание. Лили вспорхнула со своего стула, проплыла по комнате к отцу и обвила его руками вокруг шеи:

— Папа наш старенький! Мы ведь не ссоримся. Ну признайся?

Фаяр, не зная, плакать ему или смеяться, поймал дочь за руку и не то засиял, не то покраснел от внезапного, спасительного умиления.

— Он ведь вам главного не сказал, — провозгласила Лили. — Наш папа со следующей недели пенсионер! И собрал он нас… Вы нас простите за наши семейные квипрокво! [3] Недоразумения ( франц. ). — бросила она через стол, обращаясь к Петру. — Собрал он нас, потому что хочет делить имущество и не знает, с какого конца начинать.

— Все-то ей известно, — пробормотал Фаяр примирительно. — Эх, коза-егоза!

За столом возникло бурное, хотя и немного фальшивое оживление. Зазвенела убираемая посуда. Опять гремели отодвигаемые стулья. Когда служанка внесла на подносе две бутылки шампанского, приготовленные для десерта, все поднялись. Но в тот же миг в комнату вошла Эв Фаяр в сопровождении Жанно. Она усадила его рядом с дядюшкой Жаном, приказала резать пирог, и все с облегчением расселись по местам.

Дядюшка Жан извлек из нагрудного кармана толстую сигару, ухмыляясь, обнюхивал ее, но тут же достал вторую и предложил ее Жанно. Не поблагодарив, Жанно взял сигару, положил ее рядом с тарелкой, взялся за колени и быстро, как истукан забубнил: