Вячеслав Репин - Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

— Нужно попытаться приостановить процедуру, — сказал Петр после некоторого молчания.

— Какую процедуру?

— С описью и с продажей леса.

Фаяр с безнадежностью махнул рукой.

— Если вы не могли подать заявление, то могли бы обратиться к адвокату, — добавил Петр.

— Да обращались! И опять этот оболтус удружил. Есть у него в Париже друг. Но как вам сказать… Я бы таких друзей мордой и в дерьмо! Уже пятьдесят тысяч высосал из меня, да всё мало. Он же наперед просит. А толку как с козла молока. Теперь-то я и платить не в состоянии. Откуда деньги брать? Я ж их не печатаю. Ну и вот… Теперь этот мастак предлагает заплатить ему треть с выигрыша, если он что-то отсудит. Вы посчитайте, сколько получается? Адвокаты — гнилой народ. Языки у всех до пола висят, а как до дела доходит — не приведи господь! Шкуры продажные! Иуды!..

Вечером, вернувшись на ферму с плато д’Асси, куда Петр поехал поужинать, он заметил возле машины хозяина зеленый джип дядюшки Жана и при спуске к террасе, через окошко, приоткрытое на кухне, увидел его и хозяина сидящими за столом.

С какой-то свирепостью взгромоздив на стол кулаки, оба взъерошенные, с раскрасневшимися лицами, не похожие на себя, они сидели друг перед другом и злостно рядились.

— Ты мне зубы не заговаривай! Ишь, повадились все! Вечно прикидываешься туземцем! Спал, не видел ничего и не слышал! — кричал Фаяр на шурина. — Я всегда был с тобой, как и Эв, по-людски! Так и ты постарайся быть человеком! Или ты не человек?!

— А кто тебе тогда помог? Кто крышу тебе перекрывал?! — огрызался Жан срывающимся от злобы голосом. — Какой дурак будет возить твои столбы с утра до вечера!.. Ты сестру давай не впутывай. Она тут ни при чем!

— И ты не впутывай! Ты меня понял?! — покрикивал Фаяр.

— Нет, не понял!

— Ах, ты не понял! Тогда чтобы ноги твоей здесь не было больше!

Предмет ссоры оставался меж тем непонятен. Петр мог лишь догадываться, что она связана с утренним визитом пристава и что во время послеобеденного разговора, когда Фаяр рассказывал ему о своих невзгодах, он наверное многого недоговаривал.

Дядюшка Жан уехал. Препроводив его к машине, Фаяр тоже на время исчез. Но вскоре силуэт его замаячил возле сараев. Раздевшись до нательной майки, старик до темноты кромсал топором какие-то ящики, а затем, подогнав машину поближе к сараям, стал сваливать в нее хлам, какие-то электрические приборы, целую гору деревянных ящиков, наподобие тех, которые дядюшка Жан сгружал из прицепа в день переезда Петра на ферму. По виду — пчелиные ульи. Со стороны казалось, что он решил уморить себя непосильным трудом назло всему миру.

День спустявечер выдался такой же тихий, свежий и прозрачный. Затопив печь, Петр сидел на улице и наблюдал за заходом солнца. Необъятный котлован долины быстро окутывали сумерки. Бесчисленные мерцающие огни на дне ее множились прямо на глазах. Даже при свете дня долина напоминала непотушенный костер.

Некоторое время он листал газеты, а затем взял в руки Библию и в Притчах Соломоновых, казавшихся вроде бы знакомыми, осевшими в памяти, сразу наткнулся на свежие для восприятия строки, в которых слово сравнивалось с золотыми яблоками. «Золотые яблоки в серебряных, прозрачных сосудах — слово, сказанное прилично».

Пытаясь нащупать в себе какую-то мысленную параллель, смутную и ускользающую, он увидел в конце террасы дядюшку Жана.

— Куда он подевался… папаша наш ненаглядный? — выпалил Жан.

— Фаяр? Час назад был в саду, — ответил Петр.

Застыв на почтительном расстоянии, дядюшка Жан сунул руки в карманы и проговорил:

— Эв тоже уехала? Машины нет… Куда они умотали, вы не в курсе?

— Вы что-то не в духе… — Петр смотрел на горца невозмутимым взглядом.

Дядюшка Жан стал осматриваться, ища что-то глазами, и бормотал:

— Это уж точно, не в духе… Я ему устрою — пенсию! В богадельню… к маразматикам не возьмут!

Петр отложил Библию и продолжал спокойно взирать на горца.

— Вы-то как? Более-менее устроились? — бесцеремонно поинтересовался тот, словно они не виделись с того самого дня, как Петр съехал из его шале. — Не заморили они вас холодом? А то народ у нас такой…

— Выпить не хотите чего-нибудь? — предложил Петр. — Только у меня бурбон, ничего другого нет…

— Это что такое?

— Виски… американский.

Горец выругался. Но, тут же извинившись, покорно согласился и поблагодарил. Выпить так выпить.

Петр принес с кухни бутылку и два стакана, разлил виски и протянул стакан дядюшке Жану с таким видом, будто налил в него какое-то лекарство.

Залпом влив в себя поднесенную дозу, Жан мрачно забубнил, озадачивая каким-то нетипичным для него здравомыслием:

— Я ему устрою нотариальную контору! Пошел, старый хрыч, права качать! К нотариусу! А какие у него права? Да никаких! Кто его заставлял спекулировать? Никто! Не я же ему яйцо впарил! Нам с сестрой от родителей по ферме досталось — моя да эта. Ну и остаток кой-какой был. В облигациях… Сестра большую ферму взяла, а я облигации держал, выплачивал ей долю… Но кто виноват, что половина в трубу улетела? Сколько лет прошло, никто не вспоминал. А теперь — вынь да положь! Раз присвоил чужое, говорит, гони назад! — Выпустив пар, дядюшка Жан сверкал своими бесцветными глазами по сторонам и, видимо почувствовав, что для полного правдоподобия его объяснениям чего-то всё же недостает, продолжил: — Где справедливость, я вас спрашиваю? По-людски это, между родственниками?! Так мучить всех! Так шантажировать! Да если сестра узнает, что этот хрыч к нотариусу ездил, она же из дому его выгонит!

— Зачем вы мне это говорите? — спросил Петр.

— Он же вам тоже рассказывает.

— Нет, мне он ничего не рассказывает…

Дядюшка Жан насупился. Поверить в подобное было выше его сил.

— Да чего тут рассказывать! — передернулся он, но уже без озлобления. — Рехнулся ваш Фаяр… под старость лет-то. Шантажировать полез!.. Я ему устрою шантаж! Ложечкой будут с пола соскабливать. Или лес его куплю! Так и передайте… Куплю лес и на дрова пущу. В розницу и по дешевке! Весь район будет топиться зимой…

Не узнавая голосаи удивляясь самому звонку, доктор Обри наконец спохватился, поворчал на свою рассеянность, на непогоду и, продолжая делать длинные паузы, издавая сопение, предложил Петру приехать сразу же. Он был в отгуле. День у него был свободен.

Петр попытался перенести визит на другой день. Старик в ответ замолчал; настаивать казалось глупо, бестактно. Петр спросил, не могут ли они встретиться в послеобеденное время. Делая вид, что его уговаривают, Обри согласился на пять часов…

Пасмурная серость держалась весь день. На высоте туман застилал дороги даже в послеобеденное время. Ниже, при спуске с гор, сильно моросило. Но глаза всё так же ломило от ярких, свежих красок весеннего цветения, в котором приусадебные сады утопали как в пышной перине. Округа опять выглядела неузнаваемой…