Вячеслав Репин - Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

— Видали, компания?! Вы что-то растерянны… Садитесь-садитесь… Мы спустимся ужинать чуть позднее. А можем и здесь что-нибудь приготовить… — Он изучал ее новым взглядом.

— Зачем же приглашаете, если они вам так неприятны? — спросила Мари.

— Господи, Мари! Я ведь холостяк! — взмолился Гварнерри; Мари чувствовала, что ему нравится повторять ее имя. — Живу один. Не выхожу из этой конуры неделями… Списывать же нужно с кого-то. Эта, например, молоденькая самочка в черном, которая вам так понравилась, промышляет чтецом в одной знаменитой шарашкиной конторе. Вы не поверите, если я вам скажу, что она, например, укокошила своего первого мужа. Не верите мне?

Мари рассмеялась:

— Не знаю даже, чему верить.

— Верьте всему.

— Я стараюсь, но не получается.

— А тот, в велюровых штанишках… Ах, да что мы о них! Рад, что вы зашли. Вам не холодно?

— Нет. Какие изумительные стоят вечера! Я много хожу, домой возвращаться не хочется.

— Изумительный… Чудный… — опять передразнил бельгиец. — Вы как из другого века, ей-богу. Только не краснейте, очень вас прошу!.. Вы где, кстати, остановились?

— У родственницы… пустая квартира.

— Ага, а потом?

— Потом не знаю, — Мари вскинула вопросительный взгляд. — Я ведь на время… Да вы вроде знаете.

— Всё — на время, — отмахнулся Гварнерри. — Быка надо брать за рога, Мари. Завтра ничего не бывает. Вы что-нибудь постоянное не хотите снять?

— Снять квартиру? Нет, пока нет… Поживу до осени, а там будет видно.

— Хотите, помогу?

Безвольно улыбаясь, Мари отрицательно покачала головой.

— Могу, например, сдать вам свою квартирку… Да не эту! У меня другая есть. Три комнаты. Жилье что надо. Я поселил туда товарища-писателя. Но такой оболтус. Не платит. Всё равно придется выгонять. Я дорого не возьму.

— Не знаю… — повторила Мари. — Пока не к спеху. Спасибо за предложение.

— А с журналом что? Ну, с этим… Вы же рассказывали?

Переведя дух и наконец немного расслабившись, Мари стала быстро говорить о том, что всё складывается не так, как бы ей хотелось. Она пыталась свести разговор к шутке, но Гварнерри перебил ее:

— Мари, вы приятнейший человек. Но только какой-то сонный! Всё у вас не так, как бы хотелось. Но это же нормально.

Мари подняла на него взгляд, полный не то покорности, не то безволия, словно стараясь уместиться в тот образ себя самой, который ей навязывали, но тон Гварнерри ее больше не шокировал.

— Чудак вы… — сказала она. — Наверное поэтому и всех остальных считаете чудаками.

— Так оно и есть, — подтвердил Гварнерри, изучая ее в упор веселым взглядом. — А насчет работы… Вам работа не нужна?.. По дружбе? Оплата, конечно, такая, что на бутерброды не хватит. Но вас, как я понимаю, заработки не волнуют. Вам свободу девать некуда… Ну так что? Хотите или нет?

— Выкладывайте… — сказала Мари и, начиная реагировать на тон адекватно, рассмеялась.

— У меня возникла такая проблема. Пишу я быстро, в основном наговариваю на диктофон, как я вам уже говорил, получается как попало. Набивать текст не люблю… Править нужно, вычитывать. Ничего особенного. Справитесь.

— Вы имеете в виду детективы?

— Да. Соглашайтесь! — подстегнул бельгиец. — Только набивать текст придется на компьютере. Я вам дам — у меня есть запасной. На «макинтоше» вы уже работали?.. Крохотный, но что надо… По рукам? Сотня за страницу. Сколько там получится? Считайте сами: двести страниц — выходит двадцать тысяч. Это не так мало, имейте в виду. На первый раз по сотне, а там разберемся. Неделю на двести страниц вам хватит?..

Работа по редактированию рукописи, предложенная бельгийцем, увлекла Мари, несмотря на то, что текст оказался совершенно черновым, а кроме того, из рук вон плохо был набран. Впиваясь глазами в строки, Мари иногда не могла вникнуть в суть написанного. Роль же ее заключалась в том, чтобы внимательно вычитать рукопись, по ходу чтения исправляя ошибки и косноязычие. Стиль, как Мари казалось, на этих страницах отсутствовал полностью.

В недельный срок исправления были закончены. Мари отдала Гварнерри диск с текстом. Разбудив ее на следующее утро — еще не было восьми утра, — Гварнерри потребовал немедленной встречи. Они встретились в кафе возле площади Пантеон. С необычной медлительностью в жестах Гварнерри достал из портфеля распечатанную с дискеты рукопись, над которой Мари работала, бросил кипу листов на стол и с искаженным лицом выпалил:

— За труды я вам заплачу! Наличными. — Бельгиец бросил на стол конверт, набитый купюрами. — Если это, конечно, можно назвать трудами! Но имейте в виду: эта галиматья дорого мне влетает! Вы что же, не знаете, что по экрану такая работа не делается? Или вы по-французски писать разучились? В школу-то ходили? Или, может, вам частных репетиторов на дом водили?

Мари обескураженно смотрела перед собой, на лице ее застыла растерянная улыбка. Ей опять казалось, что она ослышалась.

— Развезли непонятно что! С этими вашими «замечательно», «весьма», «довольно», по десять таких перлов на каждой странице… — продолжал бельгиец в том же духе. — Ведь я об ублюдках пишу, об отбросах общества! О тех, кто слово «весьма» слышал, может быть, раз в жизни. Вы этого еще не поняли?.. Одним словом, бред, Мари! Чистой воды бред…

— Прошу вас… Я могу понять… — проговорила она. — Но почему в таком тоне?

— А на какой тон вы рассчитывали?! — Бельгиец стал размахивать у нее перед носом рукописью с таким видом, словно собирался запустить всей кипой ей в лицо. — Кого вы корчите из себя? Раскрепостившуюся мещаночку, сбежавшую от мужа? Кисейную барышню? Недотрогу?

— Вы… Как вы смеете? — пролепетала Мари, не совсем понимая, что происходит. — Я не позволю. Вы понимаете… Да вы знаете, кто вы?

— То одно не так, то другое! Да я таких, как вы, дамочек нарумяненных…

— Вы… Это мерзко, в конце концов! — Едва договорив, Мари схватила конверт с деньгами, смяла его, швырнула бельгийцу в грудь и стремительно направилась к выходу, цепляясь одеждой за стулья…

Мучительнее всего было переварить сжигающий стыд, который она испытывала за свою беспечность. Что, если она чем-то обделена от природы? Не являлось ли всё это следствием какой-то ее исконной ограниченности, из-за которой она постоянно попадала в одни и те же ситуации, всегда почему-то безвыходные? Если так, то и пенять было не на кого. Но Мари всё же не могла себе объяснить, как ее угораздило так просчитаться. Как она сразу не догадалась, что имеет дело с человеком неуравновешенным?.. Занавес упал. Перед глазами у нее опять стоял плотный, непроглядный мрак.

Не успела она войти к себе, как раздался звонок. Услышав голос Гварнерри, Мари не могла вымолвить ни слова, хотела тут же положить трубку, но снова почувствовала себя безвольной, парализованной.