Вячеслав Репин - Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

Петр спросил у официанта, в каком телефонном справочнике можно найти телефон абонента, живущего в окрестностях Лиона. Официант принес ему толстую телефонную книгу. Петр мгновенно нашел нужный номер.

Ему ответил женский голос. Выслушав объяснения, женщина огорошила новостью — не такой уж, получалось, свежей, — что хозяин шале скончался прошлой весной.

Петр извинился, хотел было попрощаться, но, осознав, что в его настойчивости нет ничего оскорбительного, поинтересовался, не может ли ему помочь кто-нибудь из близких.

Женщина представилась. Это была дочь покойного фермера. Проявляя такт, она принялась объяснять, что сезонной арендой домов — а семейству принадлежало несколько горных шале — сама она не занимается. По ее словам, после смерти отца и неизбежного раздела имущества в семье с этим покончили.

Петр продолжал настаивать, продолжал объяснять, что дом под Пасси он снимал много раз и что он просит, в конце концов, о настоящей услуге, ничего другого снимать в Пасси ему не хотелось…

И лед вдруг тронулся. Еще секунда, еще заминка, и дочь фермера, от чего-то расчувствовавшаяся, предложила ему обратиться к своему дядюшке, брату покойного, в собственность которого перешло шале под Пасси. Единственная сложность заключалась в том, что дядюшка жил не под Лионом, а в самой Верхней Савойе, но это как раз неподалеку от Пасси. Звонить следовало непосредственно ему.

Петр записал телефон, сверх этого получил еще два номера какой-то другой родни, жившей там же, в Савойе, — на случай, если дядюшку, человека хозяйственного, нелегко будет застать. И если уж искать его, то лучше сразу звонить по всем телефонам. В семье это было принято…

— Когда будете в долине, чтобы не запутаться после речки и моста… когда слева проедете водопад, съезжайте с автострады на Салланш… Когда въедете в Салланш, на площади с речкой поверните направо… — хриплым голосом объяснял по телефону уже сам горец, которому Петр дозвонился только через час; «дядюшка» был откровенно недоволен столь поздним приездом, но сдать шале согласился, правда, с условием, что ему самому не придется никуда ехать с ключами, он предлагал заехать к нему на ферму. — Ну а потом подымаетесь в Кордон… Когда будете наверху, проедете церковь с пикой… слева, да, слева… будет каменный крест. На первой развилке повернете не влево, не на лыжную базу, а направо… Всё поняли?.. Когда проедете дома, поляну, пихту и ручей, слева увидите дорогу. А там овчарка залает… Ее, эту бестию, все тут только и слышат…

Дядюшка Жанжил за Кордоном. Так называлось высокогорное захолустье, расположенное на противоположной стороне долины, напротив Пасси, и затерянное в серпантине горных дорог, как игрушка на новогодней елке. Само же место на карте, где находилась ферма, и вовсе не имело географического названия…

К тому участку автострады, где слева от дороги, после моста, должен был предстать глазам водяной каскад — первый ориентир горца, — Петр добрался только к половине одиннадцатого. Стояла черная, непроглядная ночь.

Глубокий мрак безлунной ночи усиливался из-за подавляющего, почти физического ощущения чьего-то невидимого присутствия. По обеим сторонам от трассы, и слева и справа, высоко над головой должны были вздыматься исполинские горные массивы, так называемые «ворота». Петр это хорошо помнил по прежним поездкам. Вид «ворот» бывал особенно впечатляющим после железнодорожного переезда, когда уже на подъезде к Салланшу горный рельеф вдруг поражал своей метаморфозой, чтобы тут же распахнуться гигантским видом на Монблан — на Белую гору. От этого вида захватывало дух. Зубья горы действительно бывали белыми, как сахар. В солнечные дни невыносимо ослепительные для глаз, сливающиеся с облаками и цветом своим и размерами, белые хребты вырастали в поле зрения всегда внезапно, но не впереди, на что был настроен взгляд, а гораздо выше — там, где не могло быть ничего, кроме неба и облаков.

Стараясь не запутаться в ориентирах, Петр съехал с автострады, как только фары высветили указатель на Салланш. До этого места всё сходилось. Спящий, едва освещенный город. Здесь же и площадь, обозначенная желтыми фонарями. Здесь же и мост. А за ним — вверх уводящая улица. Выехав по этой улице к последним жилым окраинам, машина вылетела на узкое шоссе, которое сразу же стало крутым и закружило петлями, ввинчиваясь во мрак так мягко и беззвучно, словно штопор в старую пробку.

По обочинам тянулись насыпи, какие-то бугры, криволесье, мелькали мрачноватые силуэты елей. И тут опять открылся ошеломительный вид. Справа на сотни метров вниз зияло нечто невообразимое. Усыпанная мелкими огнями пропасть напоминала гигантский костер — развороченный, но не потушенный. Картина выглядела настолько поразительной, реалистичной, что становилось трудно смотреть на дорогу.

После того как позади осталось какое-то хозяйство, черневшее на возвышении, о котором «дядюшка» по телефону не упоминал, Петр усомнился в том, что едет в правильном направлении. Не перепутал ли он указатели при выезде из Салланша? Что-то явно не вязалось с описаниями «дядюшки». Дорога тем временем вывела на перекресток. Он проехал бензоколонку и оказался на улицах еще одного крупного населенного пункта. А затем справа от себя Петр увидел и церковь со шпилем — с «пикой», как выразился горец. Это и был Кордон.

Правда, никакого «каменного креста» за церковью не оказалось. На выезде из Кордона, где стоял указатель на Салланш, заманивающий влево, Петр повернул направо, и дорога опять взяла круто вверх. С обеих сторон теперь виднелись респектабельные трехэтажные шале швейцарского типа. Миновав дома, все до последнего, он выехал на открытую местность, на голое взгорье, еще чуть выше замыкаемое неприветливо-черной полосой леса, по виду уже последнего перед альпийскими лугами.

Он остановил машину. Всматриваясь сквозь пахучую свежую темноту, он старался понять, в каком месте подъема перепутал направления. Пространство вокруг казалось каким-то вывернутым. Потом он вышел на дорогу, сделал несколько шагов вперед, чтобы взглянуть, куда заворачивает дорога после очередной насыпи, но всё же никак не мог понять, где находится. Разумнее всего было вернуться вниз к церкви, чтобы еще раз проделать весь маршрут вверх, внимательно присматриваясь к указателям.

На всякий случай он выключил зажигание и вслушался в ночь, пытаясь уловить шум ручья, о котором говорил горец. К его удивлению, до слуха действительно донеслось журчание, и как будто бы прямо под ногами, где-то сбоку от убегающей вниз дороги. Тут же чернела и пихта. А за ней и узкая неасфальтированная дорога, едва заметная между насыпями, которая поднималась влево к какому-то подворью, погруженному в непроглядный мрак.