Лев Рубинштейн - Целый год. Мой календарь

Хорошо помню, что сквозь температурный сон я слышал, как что-то тревожным голосом бормотало радио, а родители вполголоса обсуждали события в Венгрии.

Помню, как во дворе сидел на шаткой табуретке пьяный дядя Сережа и рассказывал окружившим его ребятам, что немецкая фашистка Каплан застрелила Ленина по заданию немецкого еврея Троцкого.

Мой товарищ, врач, уже давно живущий в Хайфе, рассказывал, как главный врач той больницы, где он работает, выходец то ли из Канады, то ли из Штатов, сказал ему однажды на иврите: «Вы, Александр, прекрасный доктор! Вы прямо stachanovets».

Откуда ему известно это слово, которое и здесь-то уже забыли, совершенно непонятно.

Кроме патефонных пластинок, где игрались фокстроты и танго, где пели Утесов, Шульженко, Бунчиков, Нечаев и Русланова, были и несколько детских.

Самыми любимым были две. На одной два артиста на разные голоса, а иногда и хором художественно читали «Телефон» Чуковского.

На другой артистка Рина Зеленая, виртуозно изображавшая голос и захлебывающиеся интонации ребенка, читала какие-то юмористические стихи. Например, стишок про то, как семья выбралась в выходной день в гости на чью-то дачу, но все время происходили какие-то мелкие неприятности — то адрес не тот записали, то поезд пришел не на ту станцию, то еще что-то.

Мне оттуда запомнилось вот это место:

Именно эту пластинку, которую я слушал беспрерывно, я однажды разбил, расколол на две части. И очень горевал по этому поводу.

Соседский Валера Кирнос, который через несколько лет попал в исправительную колонию, потому что он был хулиган и, как позже выяснилось, мелкий воришка, подарил мне в день 11-летия набор вырезанных из «Огоньков» портретов советских маршалов.

Полюбовавшись мундирами и орденами пару дней, я засунул эти портреты уже не помню куда.

Слово «бюстгальтер» казалось слишком пышным и слегка комичным, как неизбежно комичным было все, что не выставлялось напоказ.

Чаще употреблялось более скромное слово «лифчик».

Но лифчики были не только у женщин и девушек. Они были и у мальчиков, и это становилось на многие годы серьезной психологической травмой.

Мальчики носили лифчики, к которым с помощью широкой резинки пристегивались чулки. Лифчики были довольно позорным предметом. Как, впрочем, и трикотажные кальсоны ярко-голубого цвета, которые самым коварным образом вечно вылезали из-под брюк.

Ходить без кальсон и доблестно мерзнуть считалось признаком мужественности.

Использованную фотопленку туго сворачивали, плотно заворачивали в листик фольги, клали на перила балкона и осторожно поджигали. Получалась ракета, которая стремительно, хотя и недолго носилась над улицей, оставляя за собой огненный след.

Очень было важно, чтобы она устремилась в ту сторону, в какую надо, а не, например, в тебя самого. Это получалось не всегда.

Когда я впервые услышал по радио слово «Бенилюкс», я сперва подумал, что это имя и фамилия. Вроде Бени Крика, рассказы о котором родители часто читали вслух.

А рангом пониже, хотя тоже вполне почетным был «заслуженный артист республики».

Какие-то остроумцы придумали издевательский парафраз «застуженный артист без публики».

А «заслуженный работник культуры» коротко назывался «засрак».

Этот «дядя» постоянно появлялся в «крокодильских» карикатурах моего детства. Он был там долговязым, тощим старообразным субъектом с длинной козлиной бородой и в звездно-полосатом цилиндре.

Он неутомимо «бряцал оружием», устраивал «гонку вооружений», размахивал игрушечной бомбой с нарисованной на ней буквой «А», что означало «атомная», и угнетал цветное население собственной страны.

Но что-то в нем было неуловимо обаятельное, и он мне скорее нравился, хотя я это чувство поначалу гнал от себя. Потом перестал гнать.

В советские годы в нем располагался Музей религии и атеизма. Там был один зал, посвященный инквизиции, где выставлялись орудия пыток.

Мне запомнилось кресло, сплошь усеянное гвоздями, и «маска голода» — маска из чугуна, которая надевалась на человека и не позволяла ему есть еду, которую ставили перед ним.

И еще там было много всего веселого и интересного.

Бронзовый бюстик Толстого долго стоял на моем письменном столе. Потом его украли. Кто-то из гостей. Я даже примерно знаю, кто именно. Не могу только понять, зачем — не такая уж это особенная ценность.

Недавно я встретил где-то этого человека. Так и подмывало подойти спросить, жив ли еще Лев Николаевич, и если жив, то как он себя чувствует. Но не стал, конечно.

Да, я помню эту историю. Он приехал лечиться в СССР и как-то сразу взял и умер.

Шутники тут же среагировали на это печальное обстоятельство: «Приехал Нето, а уехал брутто».