Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга I

— При чем тут крестьянин? Среди них есть и хорошие люди, и убийцы.

— Чей хлеб ты ешь? Разве ты не знаешь, что кто-то должен пахать и сеять, чтобы у тебя был кусок хлеба или хала на субботу? Не знаешь, что крестьянин, который кормит и тебя, и всех остальных, сам страдает от голода? У него даже пары сапог нет. Это, по-твоему, справедливо?

— Может быть, им суждено жить в бедности.

— Нет, отец, не суждено. Их грабят. Грабят помещики, чиновники и даже твои праведные евреи. Отбирают все, что могут отобрать.

— Это мошенник отбирает, а порядочный человек сам честно трудится…

Из спальни появилась Тирца-Перл, растрепанная, в свободном платье и домашних туфлях, с красным платком на голове. Ее лицо за последнее время заметно осунулось и побледнело, в Варшаве она сильно сдала.

— Стоит ей прийти, сразу спор начинается.

— А что, спросить нельзя? Я его спросила и хочу услышать ответ…

Люциану приснилось, что он борется с обезьяной. Она лапами схватила его за горло и стала душить, но тут он проснулся. Снизу доносились голоса. Люциан напряг слух. Говорили по-русски. Полиция! Сердце екнуло, в животе разлился холодок. Что делать? Что делать? Он резко встал с кровати. Разбудить Касю? И пистолета с собой нет! Он нащупал в темноте брюки, носки, ботинки. Нашел пальто и шляпу. Люциан ждал, что сейчас полицейские будут подниматься по лестнице, но внизу стало тихо. Кася спала как убитая. Может, все-таки разбудить? Люциан вышел в коридор, прислушался. Видно, что внизу горит лампа. И тут на лестнице раздались шаги, поднималось несколько человек. Люциан замер, потом попятился назад. Может, там есть выход? Трогая дверные ручки, он добрался до конца коридора. Справа в стене — ниша. Он вжался в нее. Ящики, корзины… Пальто зацепилось за гвоздь, Люциан высвободил полу. Сердце замерло, Люциан обратился в слух. Коридор слабо осветился, видно, кто-то несет свечу. Все пропало! В тусклом свете он увидел возле своих ног тяжелый глиняный горшок. Воспользоваться им как оружием? Нет, не стоит. Люциан затаил дыхание. Голова перестала соображать. Он стоял, замерев от страха. Опять заговорили по-русски, кто-то ответил по-польски, но слов не разобрать. К Люциану вернулось давно забытое напряжение, как в первые месяцы после восстания, когда он прятался по лесам, конюшням и амбарам. Свет сильнее. Приближаются. Но вдруг стало совершенно темно и тихо. «Может, мне все почудилось? — подумал Люциан. — Выйти? Нет, не так быстро, надо переждать. Они там ищут!» Люциан уже не знал, как долго он здесь стоит. Он то начинал дремать, то просыпался. На секунду он даже забыл, что случилось и где он находится. Снова появилась обезьяна, с которой он боролся во сне. Волосатая, зубастая и вонючая. Люциан отшатнулся, и она исчезла. В коридоре было темно, не доносилось ни звука. Подожду еще полчаса… Только сейчас он почувствовал, как у него ломит колени и спину, колет под мышками. Болел затылок, в ухе шумело, будто туда залетела муха. Почесать? Нельзя. Зуд уже стал невыносимым. «Можно умереть от зуда? — спросил себя Люциан. — Если да, точно умру». Он осторожно засунул в ухо палец, почесал. Снова задремал, и ему приснилось, что он в Париже…

Люциан вздрогнул, и что-то свалилось с полки, ящик или коробка. Люциан на цыпочках выбрался из своего убежища и двинулся по коридору, опять проверяя дверные ручки. Касю арестовали, или она еще здесь? Он не помнил, в какой комнате они были. И спичек нет. Все двери закрыты на цепочку или засов. Как такое может быть? Их дверь не запиралась. Люциан дошел до лестницы и начал спускаться. Он останавливался на каждой ступеньке. Кажется, эта лестница никогда не кончится. Внизу темно, лампу погасили. Открыта ли наружная дверь? Может, это все подстроили, чтобы его выманить. Ну, будь что будет. Значит, судьба!.. Несчастья преследуют его, гонятся по пятам. Ничего, еще поборемся. «Так легко не сдамся!» — решил Люциан. Вдруг ему стало весело. Он почувствовал, что злые силы, невидимые враги, которые расставляют для него сети, стали привычными, чуть ли не родными. «Зато она моя! Моя навсегда, теперь ее никто не сможет у меня отобрать!» — подбодрил себя Люциан. Да, лампа в передней не горит, но он и так выберется наружу. Лишь бы за вора не приняли! Он нащупал рукой край стола, наткнулся на скамейку. Кажется, тут была ступенька. Он чуть не упал. Вот и дверь. Не заперта. В лицо ударил ледяной ночной ветер. Только сейчас Люциан вспомнил, что забыл галстук и шарф.

На минуту он задержался на пороге. Свобода, свобода! А Касе что они сделают? Ничего! Люциан повернул налево. Было холодно. Он попал в узкий, извилистый переулок. Наверно, впереди тупик. Обратно? Он пустился дальше. Оказался возле какой-то казармы. В будке стоял солдат, горел фонарь. Люциан замедлил шаг. Солдат пристально посмотрел на него, но ничего не сказал. Люциан вышел на широкую улицу, залитую дрожащим газовым светом. Колодец, распряженная карета… Люциан хорошо знал город, но не мог понять, где находится. Он думал, что выйдет на Кармелитскую, но это была не Кармелитская. Ничего, все равно! Он поднял воротник. Значит, судьба лишь немного его попугала. Сыграла с ним глупую шутку. Наконец-то он смог прочитать название улицы на табличке: Тломацкая. Теперь он знал, куда идти.

Он не шел, а почти бежал. И вдруг остановился. Наверно, Кася назвала им его имя. Знает ли она, что он Ямпольский? Если знает, они придут к нему домой. Значит, туда ему нельзя. Может, они уже ждут его у ворот на Обозной. Что же делать? За ночь он замерзнет на улице. К Азриэлу? Ему было стыдно, тем более его могут искать и там. Ни у Каси, ни у Мариши не хватит ума что-нибудь наврать сыщикам. Судьба у него такая: все время связывается с наивными женщинами. Они все расскажут, если их спросят. К Фелиции? Тоже опасно. «Все ворота заперты», — пробормотал Люциан. Кажется, эта строчка из какого-то стихотворения. Дьявол поставил перед ним очередное препятствие. Выпустил Люциана из одной ловушки, чтобы заманить в другую. Хитро! А что, если пойти к Антеку на Фрета? Положение было хуже некуда, и Люциан сам удивился, что он совершенно не пал духом. Произошло то, о чем он думал много лет. Он не сомневался, что Касю выпустят, а он тоже как-нибудь выкрутится. Люциан вспомнил, что когда-то проходил мимо еврейского заезжего дома на Гжибовской. Там он сможет переночевать или хотя бы посидеть до утра.

Ревировый [127] Ревировый — околоточный надзиратель. сидел в кабинете, отделенном тонкой перегородкой от просторного зала. Горела лампа. Полицейский расстегнул мундир и вывалил жирное брюхо. Он то похрапывал, то просыпался и почесывался пятерней. На столе лежала газета и стоял недопитый стакан остывшего чая с желтым ломтиком лимона. Стойковый [128] Стойковый — городовой. , поляк, ввел Касю. В ее лице ничего не изменилось: те же неподвижные светлые глаза, курносый носик, острые скулы. Ни страха, ни усталости, только покорность животного, которое идет, куда прикажут. Стойковый кашлянул. Ревировый приоткрыл глаз, глянул сонно и насмешливо, с кацапской улыбкой, в которой смешаны добродушие и презрение.