Франц Холер - Президент и другие рассказы, миниатюры, стихотворения [Сборник]

Два или три месяца спустя мне позвонил налоговый инспектор и попросил явиться к нему со всеми документами. Речь шла о моей последней налоговой декларации. Хотя я живу свободными заработками, но должен сказать, и пусть это звучит даже несколько по-мещански, я сам для себя решил декларировать все мои доходы, чтобы иметь право с чистой совестью возмущаться теми людьми, которые ничего не делают и спокойно сидят на своих виллах на Цюрихской горе, пока их деньги работают на них в каких-нибудь оффшорных банках.

Впрочем, я педантично рассчитываю свои издержки, как положено, и это при моих профессиональных расходах не так уж мало. Мои собственноручные налоговые декларации принимались на протяжении почти тридцати лет, иногда с минимальными корректурами, и за все время мне пришлось только один единственный раз являться лично в эту инспекцию, поэтому я был немного удивлен этим требованием.

Итак, я собрал все мои доходные и расходные квитанции и явился в назначенное время к моему налоговому инспектору. Он подчеркнул, что речь идет просто о рутинной проверке, которую время от времени проводят с людьми свободных профессий, и задал мне несколько вопросов, на которые я полностью ответил, сверяясь с моими квитанциями. Могло ли быть так, спросил он, как бы между прочим, что я за книгу фотографий центральной Швейцарии, которая есть и у него, получил в качестве гонорара 202,35 франка? Я поначалу был даже польщен, что он знает мои работы, потом я объяснил ему, что 10 % авторского гонорара, которые вычитаются из продажной цены, распределяются среди всех фотографов книги пропорционально их участию, и показал ему еще тарифную сетку издательства, которая в свое время прилагалась к чеку.

Вообще-то это были 202,36 франков, сказал чиновник, после того как он сравнил мою учетную запись с расчетом издательства.

— Но я получил только 202,35, поскольку получал их наличными по чеку, а банк не рассчитывается в раппенах, — сказал я.

Помню ли я еще, в каком банке была совершена операция, спросил чиновник.

Конечно, я помню, ответил я ему, ибо с тех пор мне больше не доводилось переживать такой цирк по поводу подобной суммы.

В этой связи он хотел бы еще меня спросить — и только тут я сообразил, что он только сейчас подошел к пункту, ради которого вообще меня вызывал — как так получилось, что я нахожусь в списке дарителей этого самого банка.

Мне показалось, что я ослышался. „В списке дарителей? — спросил я, — в списке дарителей?“

Этот частный банк постоянно принимал дарения от клиентов, которые он потом вливал в свой фонд, вследствие чего эти вложения изымались из государственной казны.

Не является ли это общей известной практикой любых фондов, предположил я.

Если это действительно фонд, то да, сказал он, но именно в этом фонде были выявлены неувязки, которые заставляют предположить налоговые махинации, и во время контроля среди этих дарений обнаружилось и ваше имя. Какова сумма, которую я подарил этому банку?

— 1 раппен, — сказал я.

Здесь речь идет о серьезном деле, и он попросил бы меня обойтись без шуток, сказал чиновник, которого, кстати, звали Шелленберг.

Я рассказал ему, что произошло тогда, и он слушал меня с тем же недоверием, что и вы до этого. Затем он спросил, нет ли у меня копии этого документа дарения. Я же тогда был настолько вне себя, что просто выбросил этот бланк.

— Но вы же должны иметь копию этого документа, — сказал я, — мне даже кто-то звонил по этому поводу из налогового ведомства.

Кто это был, из какого отдела?

У меня вполне хватает других дел, нежели обращать внимание на такие мелочи, сказал я. Я не могу вспомнить ни имени, ни отдела. И почему у него нет моей бумаги, если он уже нашел мою фамилию?

Документы находились в окружной прокуратуре, которая вела следствие против банка, и его отдел получил только имена дарителей, и там как раз обнаружилось мое имя.

— Послушайте, — сказал я, и тут я начал постепенно закипать, — тут произошло гигантское недоразумение, это банк вынудил меня подарить ему один раппен, потому что они мне не хотели его выплатить, хотя он значился на чеке.

Я должен признаться, что все это звучит не очень достоверно, сказал Шелленберг, и что очень жаль, что я не сохранил копию договора.

— Кто будет хранить квитанцию на подаренный раппен? — сказал я, — здесь вы видите все мои расходные квитанции, здесь есть даже телефонные квитанции на 1.20 или фотокопии на 2.50, но 1 раппен это уже лежит вне всякого разумного бухгалтерского интереса!

Ему как раз сейчас показалось, сказал Шелленберг, что мои накопления в последние годы постоянно уменьшались, и он хотел бы задать вопрос, не связано ли это с моими дарениями этому упомянутому частному банку.

Это связано с тем, что я несколько лет назад получил наследство, за что, впрочем, я, как и следовало, уплатил налоги, и с тех пор я разрешил себе расходы, которых я до этого не мог бы себе позволить, сказал я ему с нарастающим раздражением, так что пусть он лучше вернется к реальности.

Он это и делает, но речь идет о некоторых пробелах в этой реальности.

Я попросил у него телефонную книгу, чтобы здесь же на месте позвонить господину Хирши и заставить его дать объяснение по поводу списка дарителей. Если это необходимо, он мог бы сейчас, сказал я, подтвердить эту историю с одним раппеном.

Я нашел телефонную книгу, я нашел филиал банка, но господина Хирши я не нашел. Он больше не работает в банке, сообщили мне. Не могут ли мне сообщить, где он живет, спросил я, это касается, добавил я, косясь взглядом на Шелленберга, очень важного дела. Господин Хирши, к сожалению, умер, таков был ответ.

На какой-то момент я испытал испуг, как всегда, когда получаешь известие о чьей-то смерти. Потом я постарался говорить по делу. Господин Хирши мало что для меня значил, и я сказал налоговому инспектору, он может делать все, что считает нужным, он может просто вычесть из моих доходов этот один раппен, я ничего не скрывал в моих финансовых отчетах, и к дознанию окружной прокуратуры касательно моих дарений банку, я отношусь спокойно.

Вернувшись домой, я еще раз позвонил в этот банк и попросил кого-нибудь, кто ответственен за дарения. О дарениях они не ведут телефонные разговоры, объяснили мне там, но я могу зайти в любое время со своим удостоверением личности и спросить господина Брасселя. Это имя напомнило мне о той нелепой сцене. Ага, подумал я, дела банка дышат на ладан, и теперь они посылают молодежь на передовую.

Я задумался, стоит ли мне отправляться в этот поход из-за одного раппена, но потом я решил, что дело здесь не в раппене, а в принципе.

Через два дня, когда я несколько раньше закончил свою работу, я пришел в банк и спросил господина Брасселя. Мне показалось, что на лице дамы промелькнуло выражение озабоченности, когда она приняла меня у стойки и стала своим бейджиком открывать мне различные двери, пока не усадила меня в комнате заседаний № 3 и попросила ожидать здесь господина Брасселя. В помещении стоял большой круглый стол из тропического дерева с компьютером, вокруг несколько тяжелых стульев, на стене висело фото Херберта Медера [14] Медер Херберт — швейцарский фотограф, фотожурналист (р. 1930). на крутой горной дороге, рядом с плотной колонной овец, — его спуск с Альп.