Франц Холер - Президент и другие рассказы, миниатюры, стихотворения [Сборник]

«Браво! — воскликнула дама-режиссер, — это же просится в кино! Не сделать ли нам из этого киносценарий?» Я же и юрист хотели еще узнать, что случилось дальше и что стало с этим миллионом.

«Вы хотите знать, что случилось дальше? — сказал фотограф. — Я бы тоже хотел узнать это. Собрание было только два дня назад… Вчера рано утром мне позвонила Роберта и сказала, что у нее не нашлось подходящего кабеля, чтобы подсоединить мою камеру к компьютеру, не могу ли я зайти к ней. Мне бы не хотелось снова встречаться с ее дворецким, к тому же у меня был срочный большой заказ, который я не успевал выполнить. Опять-таки вчера я получил повестку из окружной прокуратуры, я должен буду туда явиться на следующей неделе для дачи показаний по поводу списка дарителей. Не имею представления, что меня там ожидает. Я, например, не знаю, есть ли у них эта бумага, подделанная Хирши или кем-то еще. Если да, то мне придется очень постараться, чтобы убедительно изложить мою историю с раппеном, но еще больших усилий потребуется, чтобы объяснить, откуда у меня появился этот миллион! В общем, я не понимаю, что же со всем этим должно случиться. Я не понимаю, в чем здесь фокус с этим фондом, я полагаю, что у него какое-то подставное предприятие в Венесуэле, которое свои выплаты клиентам декларирует здесь у нас как затраты. Я слыхал, что в Латинской Америке можно купить себе любую квитанцию, в конце концов, так или иначе, речь идет об отмывании денег. Банк попытается все свалить на того своего сотрудника, чье самоубийство весьма похоже на признание вины. Во всяком случае, у меня получилось несколько отличных фотографий, которые мне, возможно, удастся хорошо продать, если это дело получит широкую огласку, надеюсь, этого не придется долго ждать».

— Я слышал, тебя же вынудили отдать камеру? — сказал я.

— Только ту, которую заметил дворецкий, — ответил фотограф, — но мою камеру со спичечную коробку, которой я фотографировал каждый раз, когда закуривал сигарету, я благополучно принес домой. Снимки вышли на редкость четкими, я вчера еще немного порылся в архивах прессы, и теперь я знаю некоторых из этих персон, кто они такие. Вы очень удивитесь, кто там и с кем среди этих пострадавших.

— Будь осторожен, Армии, — сказала дама-режиссер, я тоже присоединился к этому предостережению.

— Скажи-ка, — спросил его юрист, — когда ты идешь в окружную прокуратуру?

— В следующий вторник, — сказал фотограф.

— Хочешь, я пойду с тобой?

Фотограф внимательно посмотрел на него.

— Спасибо, — сказал он, — это было бы, пожалуй, весьма кстати.

— Чтобы не было у нас лишних вопросов, — добавил юрист, — без гонорара.

— Об этом не может быть и речи, — сказал фотограф, — и чтобы не было лишних вопросов, я плачу его тебе заранее. Прямо сейчас.

Он достал из кармана брюк свой бумажник, вынул оттуда одну монету и сунул ее в ладонь юриста.

— Отлично, — сказал тот, разглядев свой гонорар, — я иду с тобой!

Эта история, в которую я уже сам порой не верю, случилась со мной уже довольно давно, и я считаю себя вправе поведать ее сегодня.

Я долгое время не бывал в Париже, и вот однажды я снова оказался там на несколько дней. Этот город каким-то странным образом кажется мне чужим и близким одновременно, чужим, так как я там бываю не часто, близким, так как я хорошо знаю этот город по литературе, песням, по фильмам или по рассказам других людей. Такие названия, как Монмартр, Бастилия, Елисейские поля, Люксембургский сад или Иль де Франс, звучат для меня так же доверительно, как и те знаменитые горные вершины, о которых известно, что они лежат где-то в тумане альпийской панорамы, но восходить на них лично никому лучше не пытаться.

Итак, Париж мне близок, хотя я его не так уж хорошо знаю, я могу прогуливаться по нему и на одной из его великолепных площадей могу посидеть и помечтать на скамейке, почитать книгу, и тогда у меня бывает так хорошо на душе, что я только со временем замечаю, что сижу перед зданием Сорбонны. Париж для меня всегда полон неожиданностей, порой я не верю, что Люксембургский сад есть на самом деле, а не выдуман Райнером Марией Рильке.

Собор Парижской Богоматери — когда я видел его в последний раз — видел ли я его действительно хоть раз на самом деле, а не только на цветных открытках, и эти странные птице-люди, которыми украшены его башни и галереи, видел ли я их воочию? Я не могу этого сказать по чести, так же как не могу утверждать, что я взбирался на Эйфелеву башню, или что именно в Лувре я стоял перед Моной Лизой великого Леонардо.

Когда в тот августовский день, задрав голову, я рассматривал башни Собора и видел, как там наверху туда и сюда снуют люди по галерее, связующей эти башни, я загорелся желанием оказаться среди них и заглянуть в глаза этим каменным сказочным бестиям, нахохлившимся там наверху. Я доверчиво следовал за табличками, которые приглашали к подъему на башню, но потом меня испугала очередь, которая показалась мне бесконечной. Так как у меня не было планов на следующий день, я решил рано утром появиться здесь еще до открытия ворот, что однажды я уже проделал, чтобы успеть посетить сокровищницу английской короны.

Решение оказалось верным. Когда я за двадцать минут до открытия подошел к воротам, там было всего только двое немцев, и, пять минут спустя, за мной появились первые японцы, которые тут же на другой стороне улицы стали попеременно фотографировать друг друга в скользящих лучах утреннего солнца.

Итак, я оказался в первой группе, которая поднялась по крутым лестницам на башню и к большим колокольным стропилам, и тогда я увидел этих, созданных фантастами из предыдущих веков птице-людей, которые уставились на город внизу так, как будто это они воздвигли его своей мыслью и могут в любой момент вернуть в небытие всю эту панораму.

Самая высокая доступная точка находилась на второй башне, и когда я поднялся туда по узкой винтовой лестнице, я с удивлением обнаружил, что я, очевидно, здесь уже не первый, так как кто-то спускался сверху мне навстречу.

Это был мужчина, весьма неприятной квадратной формы. Он оглядел меня, как будто я уличный разбойник, а он здесь для того, чтобы очистить это место от подобных типов, а вслед за ним, спотыкаясь, спускалась дама, я сначала увидел только ее туфли на высоких каблуках и затем ее красивые ноги. Ее лицо еще не попало в мое поле зрения, когда ее нога слегка поскользнулась на одной из выщербленных каменных ступеней и дама с тихим вскриком упала в мои объятья.

Мне ничего не оставалось, как подхватить ее, на какой-то момент я почувствовал, как ее тело прижалось к моему, и это была весьма приятная неожиданность, за которой тотчас последовала еще более приятная. Она не только поддалась натиску моих рук, но со своей стороны еще более тесно прижалась ко мне, обняла меня одной рукой за спину, другой же обхватила мою голову снизу, тихо сказала мне — «Thank you, dear», и прижалась своими слегка открытыми губами к моему рту, и я почувствовал на секунду прикосновение ее языка, затем она отстранилась, крикнув своему спутнику — «I’m o.k.!», бросив при этом на меня невероятно игривый и жизнерадостный взгляд своих синих глаз. Ее аромат оставался витать над винтовой лестницей подобно томлению по самой жизни, и ее явление показалось мне вдруг таким знакомым, как и все в Париже, но я не мог подобрать для нее имени.