Витомил Зупан - Левитан [Роман, а может, и нет]

О животных он знал много, люди его вообще не интересовали.

Сильво занимался моим педикюром — ноготь на большом пальце ноги врос мне в мясо. Он изготовил себе целиком инструмент: из бритв ножички, из щепок что-то наподобие долотца для отстранения кожи, раздобыл даже ножнички и бутылочку спирта, и вату. Спирт он тщательно скрывал от сокамерников и был готов защищать его с риском жесточайшего конфликта с окружающими. Только бы не занести мне инфекцию при обрезании ногтей. Работал он аккуратно и ловко, ноготь часто дезинфицировал, а иногда дул на него. Я чувствовал себя чрезмерно обслуженным, когда он даже сам вымыл мне ноги перед педикюром, несмотря на все мои контраргументы. Когда однажды после удачной «операции» он вдруг поцеловал мне ногу, мгновенно от этой сентиментальности мне стало стыдно, но он тихо объяснил: «За всю жизнь я это делал только отцу». У этого комка задиристости, брутальности, болтливости и слабостей всех сортов была только одна большая любовь: покойный отец. И теперь она переносилась на меня.

Опыт ареста учит человека, что у многих оступившихся людей было плохое отношение к матери и многие были несчастливы в браке, женившись на девушке, плохо относившейся к отцу. Сильво потерял мать рано и возненавидел мачеху, и все свои нежные чувства посвятил отцу. Когда я позже читал американскую статистику о таких взаимоотношениях, они только подтвердили мой арестантский опыт. Старики наиболее враждебно относились к молодым, которые были в ссоре с отцом. В первую очередь предавала и бросала мужа та жена, которая отца не любила и не уважала. Хуже всех воспитаны (разумеется) дети алкоголиков и уголовников, в то время как об одном сыне профессиональной проститутки могу сказать, что он всегда был арестантом «на хорошем счету». Весьма самостоятельны дети очень занятых, работающих родителей — та формула, что слишком мало занимались ребенком, спорна, скорее речь идет о примере. В завершение еще наболтаю, что никуда не годятся характеры детей, родители которых темпераментны, но капризны и нестабильны, такие, что бьют детей в приступе плохого настроения (при этом не заботясь об их развитии), но, пребывая в хорошем настроении, балуют их. В связи с этим позже я расскажу об одном поджигателе.

Тот поцелуй в ногу заставил меня думать, что я, следовательно, нажил себе на голову чертову ответственность: разыгрывать отца для персоны, которая отличается от тебя больше, чем продукт кукушкиного яйца от синицы. Строгость реакций в серьезных делах, терпеливое выслушивание исповеди, шутливое участие в играх, дозирование порицаний и похвалы и необъяснимость системы оценки. И все это так, чтобы цель воспитания вообще никогда не чувствовалась или даже была невидимой.

Сегодня я уверен, что две четверти уголовников воспитывают родители, одну четверть — родители с помощью общества и только одну — плохое общество, стечение обстоятельств, детективы в кино и бульварных журнальчиках, случай, давление окружения или необходимость, если опустить болезненные склонности к криминалу у душевно неустойчивых элементов. Вместе с тем почти всегда перечисленные факторы воздействуют вкупе, какой-то может лишь превалировать.

Что касается криминала, то моральный уровень не повысится ни в одном обществе, где воришек сажают в тюрьмы, а воров выпускают или обсуждают проступки сквозь призму политической выгоды или невыгоды правонарушителя. И неправда, что народ — как безымянный носитель «людского опыта из рода в род и вширь» — забит и не осведомлен. (Все люди всё знают.) Даже на самых верхах нет тайн, которые постепенно не просочились бы сквозь невидимые щели и не проникли в «нижние слои» населения. Сведения на пути сквозь подобное ситу общество, правда, несколько деформируются или окарикатуриваются, но «нет дыма без огня». Впрочем, к этому любят примешиваться истории, случившиеся из-за вражды, из-за политических страстей. Так, вы услышите, что, дескать, один инженер на самом деле вовсе не инженер, потому что ему кто-то завидует; тоталитарным вождям их враги любят приписывать какие-нибудь сексуальные отклонения, чтобы этим очернить их в глазах людей, придерживающихся обычной морали (Гитлер был, например, голубым, а Геббельс без яиц — по некоторым военным версиям, на самом деле было совсем наоборот — такие варианты часто передаются по наследству от режима к режиму); после сенсационной новости о том, что Югославия договорилась со Сталиным касательно явного конфликта вокруг Информбюро, пришла сенсационная весть, что она подписала тайный договор с Америкой и, дескать, будет ее агентом в конфронтации с коммунизмом всего мира. Но в основном остается верным то, что за любыми несмолкающими разговорами что-то есть и что, если поминать черта, он появится.

Все это я должен был сказать, чтобы кратко описать реноме Сильво и его подлинную сущность. Он был на очень плохом счету. И его плохая репутация во многом была оправданна. Но было много и такого, что ему из предубеждения приписали.

Расследование доказало ему, что он с оружием в руках при помощи немецких полицейских преследовал своих земляков и участвовал в засадах на партизанские патрули, что повлекло за собой и жертвы. А на разбирательстве присутствовали люди, свидетельствовавшие, что видели его в окровавленных ботинках со шнурками, полными ссохшейся крови. В действительности же он, как избалованный ребенок с желанием модно одеваться, носил тогда еще редкие лыжные ботинки с красными шнурками, купленные в Италии. Поскольку он не стеснялся надзирателей, но с ним ничего особенного не случалось (из-за прогрессирующей болезни, которая, понятно, вела прямиком к смерти), он прослыл стукачом. Многие удивлялись, что я общаюсь с ним и что иногда даже беру его под защиту, тем более будучи бывшим партизаном (от чего я никогда не отрекался, выдержав немало боев с коллаборационистами, в том числе и в тюрьмах; не было ничего более ничтожного, чем «покорившиеся» в глазах сокамерников, — и среди всех этих бедолаг самыми ничтожными были прежние партизаны, теперь отрекшиеся от своего прошлого и политически побратавшиеся с некогда активными квислингами; для них столь же недостойными доверия были сокамерники левой ориентации, бывшие сотрудники оккупантов и администрация). Сильво (еще до перевоспитания) любил насмехаться над «лесной сволочью», которая только и делала, что бежала.

Потом я перед всеми объяснил ему, что есть существенная разница между войной на фронте между двумя армиями и гверильясами, или малой войной. Для гверильясов тактически верно атаковать более сильного противника (у которого численное превосходство, лучшее вооружение и еще тылы с подвозом всего необходимого — Nachschub [52] Снабжение (нем.). ) — лишь застав того врасплох, действовать быстро и вовремя уйти. Если оккупационные войска попадают в засаду — бей! Если отряд гверильясов попал в засаду, устроенную оккупантом, — беги! Я рассказал ему, что в 1944 настало такое время, когда командиры могли попасть под трибунал, если поднимали свои отряды в лобовые атаки. Вместе с тем расстреляли и командующего батальоном, который во время карательной операции распустил своих солдат, посоветовав им каждому пробиваться к своему дому. Это была не испанская гражданская война, когда солдаты лежали в окопах, а кто-нибудь, прислонив ружье к оборонительной стене, шел ненадолго к жене и уже наутро возвращался. У нас было: бей и беги, только не потеряйся. Домобранцы стали для нас опасны, когда начали изучать партизанскую тактику, но к этому они пришли только в последний год войны. Мне рассказали, что Сильво еще высмеивал «вшивых», бежавших так, «что у них юбка зада не касалась», но только в мое отсутствие, что означало, что мое влияние распространилось на него. Разумеется, я рассказал о том, что не было армии, не обовшивевшей во время войны, — и немецкие солдаты, бывшие на русском фронте, меня поддержали.