Эжен Шаветт - Тайны первой французской революции

И, остановив свой мрачный взгляд на молодых людях, присутствовавших при этой сцене, он повторил:

-- Вы... и ваши!..

Затем он вышел, унося в сердце смертельную ненависть к презиравшему его человеку, перед которым выказал всю низость своего характера.

Как только Фуше покинул комнату, Монтескью обратился к друзьям:

-- Вы слышали, что нам даются четыре часа. Позаботьтесь же о своей безопасности. Ступайте, господа, вы свободны, мы свидимся при более благоприятных обстоятельствах.

Получив прощальное наставление от своего вождя, молодые люди поклонились и молча вышли.

Спустившись вниз, Бералек направился к своей лошади, привязанной к ставням дома, рядом с лошадью Кожоля.

-- Нет, друг, оставь здесь этих дрянных кляч. Я все предвидел, ступай за мной, -- сказал Пьер прерывающимся голосом, говорившем о потрясении тяжелом, даже для человека, обыкновенно столь мужественного и беззаботного.

Как бы ни был страшен удар, разрушивший их политические надежды, Ивон слишком хорошо знал характер своего друга, чтоб подумать, будто эта невзгода так сильно поразила его. Не желая расспрашивать, он мысленно задавал себе вопрос: в какую новую драму мог быть вовлечен Кожоль в эти несколько часов, пока Ивон и аббат предполагали, что он ищет сокровища.

Они прошли в глубоком молчании мимо толпы дозорных. Граф шел впереди, в лихорадочном возбуждении, мрачный и дрожащий. Шагая все время прямо, он старался взглядом пронзить густой мрак квартала, лишенного света фонарей.

-- Только бы Сен-Режан понял меня! -- говорил он себе.

Наконец в ста шагах его глаз различил группу людей, выделявшуюся на темном фоне ночи.

-- Это он! -- прошептал Кожоль.

На углу заставы Буле их ждал Сен-Режан, держа под уздцы двух отличных выносливых лошадей. За седлом каждой, у чушек с пистолетами, был привязан походный чемодан.

-- Партия проиграна, Сен-Режан. Почему же ты не привел третьей лошади для себя? -- спросил Кожоль.

-- Я получил от аббата приказание -- не оставлять Парижа несмотря ни на что. Поэтому я не еду, -- отвечал молодой человек.

-- Но земля здесь горит под нами!

-- Я, может быть, немного обожгусь... тем хуже!.. Служба прежде всего! -- возразил беспечный роялист.

-- В таком случае желаю успеха -- и прощай! -- сказал граф, обнимая его.

Друзья поцеловали Сен-Режана, и он скрылся во мраке ночи, посвистывая.

-- Теперь, Ивон, скорее в седло -- и в дорогу! -- скомандовал Кожоль, вскакивая на спину лошади.

Бералек последовал его примеру и взял поводья. Видя, что Пьер направляется к заставе, он закричал: -- Да о чем же ты думаешь?

-- Я думаю воспользоваться хорошим советом Фуше и как можно скорее выбраться из Парижа, -- отвечал граф быстро.

-- Уверен ли ты, что ничего не забыл перед отъездом? -- спросил кавалер.

Кожоль, казалось, не понимал.

-- Не думаю, любезный. Я понял, что наша песня спета, когда увидел, что сокровище исчезло... пять часов тому назад. Если я раньше не известил об этом аббата, то потому только, что моя поспешность ни к чему бы не привела и не поправила бы дела. Поэтому я воспользовался этим временем, чтоб подготовить все к отъезду. Ты видишь: у нас превосходные лошади, отличное оружие, набитые чемоданы и у меня в поясе -- триста луидоров. Я ничего не забыл. Итак, в путь!

Но Ивон взял за узду лошадь графа.

-- А Лоретта? -- произнес он имя любимой с нежностью и мукой.

Пьер, казалось, преодолел внутреннее волнение.

-- Ах да, кстати!.. -- сказал он. -- Госпожа Сюрко переехала опять в свой дом. Она мне поручила передать тебе тысячу любезностей, я заходил к ней и простился за нас обоих, извинившись за тебя, что ты не мог лично повидаться с ней.

Ивон был слишком уверен в искренней преданности своего товарища, чтоб не понять: под его легкомысленным тоном скрывалась какая-то серьезная неприятность, постигшая Лоретту.

-- Друг! -- вскричал он с невыразимым волнением. -- Друг мой, ты скрываешь от меня нечто ужасное!

-- Ты с ума сошел! -- громко рассмеялся Кожоль.

-- Ну, вот, видишь, твой смех звучит так фальшиво. Ты слишком любишь меня, чтоб быть веселым тогда, когда я страдаю. Непременно с госпожой Сюрко случилось несчастие! А ты из дружбы ко мне -- молчишь!..

Пьер не отвечал.

-- Я хочу еще раз увидеть Лоретту... Может быть, она умерла? -- прошептал молодой человек, весь задрожав от этой мысли.

-- Нет, клянусь, что она жива! -- вскричал Кожоль, до глубины души потрясенный отчаянием своего друга.

-- Что же случилось? Говори, умоляю тебя, на коленях... из сострадания, говори.

Граф опять ничего не отвечал.

-- Ты молчишь... Угадываю... какая-то катастрофа разлучает меня с Лореттой... О! Я ее увижу!

На этот раз Кожоль схватил лошадь друга за узду.

-- Ты не пойдешь, -- резко произнес он.

-- Я хочу видеть ее. Выпусти узду, Пьер, -- проговорил Ивон с растущим нетерпением.

-- Поверь мне, откажись от желания видеть Лоретту, -- настаивал его друг кротким голосом, но не выпуская узды.

Ивон вынул пистолет из чушки и зарядил его.

-- Пьер, -- сказал он глухо, -- подумай об отчаянии, которое терзает меня, оно заставит меня убить тебя беспощадно. Избавь же меня от новых мук -- мук совершенного преступления -- и выпусти лошадь.

-- Ступай же, дорогой упрямец. Хотелось мне избавить тебя от сильной горести, -- грустно отвечал Кожоль, выпуская поводья.

Бералек тотчас же поскакал во весь опор, за ним последовал и граф, зная, что скоро утешения друга понадобятся несчастному. Стук копыт их лошадей звенел в ночи на дороге от заставы к улице Мон-Блан. Кавалер доехал до дома Сюрко, обезумев от тревоги. Он быстро спрыгнул на мостовую и отпер ключом, который всегда носил при себе, калитку аллеи и отворил ее дрожащей рукой.

Но Кожоль еще раз остановил его, загородив проход в дом, и в последний раз повторил ему: -- Откажись видеть Лоретту!..

Не отвечая ни слова, влюбленный с необыкновенной силой, которую придало ему отчаяние, схватил друга за пояс и отбросил на десять шагов.

-- Бедный Ивон! -- прошептал Кожоль, поднимаясь, он понимал и прощал этот грубый поступок, вызванный страхом за любимое существо.

Он бросился за кавалером, спешившим в дом.

Здесь Ивон провел целый счастливый год и прекрасно знал все закоулки старого дома, чтоб не заблудиться в темноте. Скоро он дошел до бельэтажа, в котором жила вдова. Дверь освещенной комнаты ее была настежь отворена.

Бералек бросился в нее с криком:

-- Лоретта, это я! Лоретта!..

Он внезапно отшатнулся, пораженный смертельным ужасом: госпожа Сюрко лежала на постели, бледная и неподвижная.

-- Умерла! -- вскричал он.

Адский хохот раздался ему в ответ и дребезжаний голос вымолвил:

-- О! Нет, не умерла! Она еще долго будет жить... чтоб мучиться... а иначе месть моя не будет полной!