Эжен Шаветт - Тайны первой французской революции

Было три часа, когда он присоединился к министру в бельведере, на его наблюдательном посту.

С появлением аббата улыбка удовольствия мелькнула на лице алчного чиновника. Там или здесь изменить -- не все ли равно?.. Он предпочитал верные миллионы роялиста проблематичной будущности, которую мог ему предложить торжествующий генерал, не имевший за душой ровно ничего.

Приход роялиста, по-видимому, предсказывал ему окончание торга.

-- Ну что, господин Монтескью! -- приветствовал он аббата. -- Черепаха очень близка к своей цели. Что же делает заяц? Наш человек стоит в настоящую минуту семи миллионов... по моему мнению, а как по вашему?

Без денег аббату оставалось прибегнуть только к одному средству: скрыть свое отчаяние, выиграв время, пока еще не погас последний луч надежды на получение сокровища. Поэтому он принял вид покупателя, который хочет хорошенько поторговаться, прежде чем выдать плату.

-- О! -- сказал он. -- Семь миллионов -- крупная сумма!

-- Разве мы не договорились, что ценность человека растет вместе с пользой от его услуг?

-- Да, но разве события дня придали нашему человеку подобное значение? -- сказал аббат с сомнением.

Фуше подумал, что Монтескью не хотел платить за услуги, не удостоверившись, действительно ли они стоят семи миллионов. Поэтому министр указал пальцем на стол, на котором лежали груды рапортов, получаемых ежеминутно от его агентов.

-- Вот, -- сказал он, -- взгляните, господин Фома неверующий, на эти донесения -- и вы узнаете обо всем, что произошло и происходит в настоящую минуту в Сен-Клу, как будто это совершается перед вашими глазами.

Аббат знаком отказался от приглашения, давая понять, что чтение такой кипы бумаг займет слишком много времени.

-- Да, правда, -- отвечал Фуше. -- Этого хватит на добрых шесть часов. Не хотите ли, я вкратце обрисую вам положение дел?

-- Будьте любезны!..

-- Окружив своими солдатами дворец Сен-Клу, куда оба совета перенесли заседания, Бонапарт, подстрекаемый генералами, неожиданно вторгся в Палату Старшин. Несчастный, вообразив уже, что найдет там одних партизан, готовых стать за него грудью, сильно перетрусил, увидав, что большинство против него, и кончил тем, что пролепетал несколько отрывистых фраз... что Республика в опасности... что нужна железная рука... Вот почти то, что он хотел сказать, но страх сковал его красноречие, и Бонапарт начал заикаться... и понес такую околесицу, что Бертье и Бурьен увлекли его из зала, шепча на ухо: "Генерал, вы сами не знаете, что говорите".

-- Хорошо, -- весело возразил аббат, -- вот уж первый шаг!..

-- Генерал несколько оправился, когда очутился на открытом воздухе, среди своих солдат. Он пошел посоветоваться с Сийэзом, экс-директором, изменником, стоявшим внизу, в комнате дворца, лишенной всякой мебели, греясь перед жалким огнем, который помешивал палкой за неимением щипцов. Правду сказать, Сийэзу плохо придется, если Бонапарт потерпит неудачу. Поэтому в настоящую минуту его ждет у ворот замка почтовая коляска, запряженная четверней, которая помчит его, как вихрь, в случае неудачи.

-- Хорошо! Возвратимся к генералу.

-- Сийэз, рискующий своей головой, так бурно уговаривал Бонапарта не оставлять игру, что наконец сумел стряхнуть с него оцепенение и вдохновил на новую попытку: выступить против Совета Пятисот, председатель которого -- его брат Люсьен -- обеспечил за генералом большинство палаты. На этот раз, окруженный гренадерами -- для прикрытия в случае отступления, -- он входил во второй Совет с намерением произнести речь о грозившей Республике опасности и необходимости введения диктатуры. Но страх снова связал ему язык и бедняга, опять промямлив что-то, услышал в ответ проклятия и крики: "Лишить его покровительства закона! Долой диктатуру!" Эти крики обратили его в бегство. Он покидал Совет уже в десять раз больше напуганный, чем раньше, предполагая, что его собирались убить.

-- Насколько справедливо это предположение?

-- В нем нет ни слова правды. После этого Бонапарт послал одного из своих гренадер за братом Люсьеном, президентом Пятисот, чтоб выведать о случившемся после его бегства. Люсьен нашел его бледным, со стучавшими зубами и едва способным вымолвить слово. Новости, которые он сообщил, нисколько не успокоили Наполеона. Люсьен передал, что Совет Пятисот собирался лишить генерала-дезертира покровительства закона.

-- И потом? -- вскричал аббат, задыхаясь от радости при мысли о погибели врага.

-- А! Что дальше? -- произнес Фуше. -- Донесения моих агентов на этом останавливаются. Надобно ждать следующего отчета, чтоб узнать продолжение. В настоящую минуту Бонапарт, весьма вероятно, находится вне покровительства закона. Да, впрочем, не долго ждать известий, потому что мне уже везут депешу по Сен-Клусской дороге.

Через пять минут полицейский агент слезал с лошади у ворота дома с бельведером, где находились наши собеседники. Когда министру подали рапорт, он тотчас же открыл его и молча пробежал глазами. Монтескью трепетал от нетерпения.

Окончив чтение, Фуше, казалось, с минуту колебался, какое принять решение.

-- О-го! -- произнес он наконец насмешливо. -- Я думаю, что на этот раз ваша игра окончена. Хотите ли вы все-таки знать продолжение?

Волнение стеснило грудь аббата так, что он не мог говорить. Он лишь кивнул.

-- Ну, так вот! -- сказал Фуше. -- Все кончено! Государственный переворот совершился.

-- А! Так Бонапарт решился? -- прошептал Монтескью, бледнея.

-- Он? Нет, он был слишком напуган. В сущности, совершил переворот его зять, генерал Леклерк... потому что он один сохранил здравый рассудок. Генералы же, узнав, что Бонапарт вне закона, поняли, что вместе с ним им грозит гибель, и хотели было отступить, когда Леклерк, видя отчаяние египетского героя, обратился к ним с увещаниями. Ему удалось ободрить павших духом Люсьена и других и уговорить обратиться с речью к войскам, воодушевив их рассказом о мнимой попытке убийства. Затем, взяв с собой гренадеров, Леклерк вступил в Совет и с помощью штыков разогнал Собрание Пятисот.

Аббат мужественно слушал этот рассказ, доказывавший, что весь его замысел рушился.

-- Да, -- прошептал он, -- Бонапарт погиб бы, если б Леклерк не вздумал вступиться.

-- Да, -- отвечал Фуше, -- в этом вы правы.

И потом, делая ударение на последнем слове, он повторил:

-- Да, в этом отношении вы правы!..

-- В каком же другом отношении я не прав? -- живо спросил Монтескью, против воли поддаваясь надежде.

-- Вы были правы, когда сказали, что "Бонапарт погиб бы". А теперь с чего вы взяли, что он спасен? Вы забываете еще кого-то, мне кажется...

-- Кого же?

-- Да как же! Человека, стоящего семи миллионов, который один в настоящее время может остановить полет триумфатора.