Ольга Хмелева - Катькина дача, или Есть ли на свете лишний человек

Батюшка совсем застыдился. Даже лоснящаяся жёлтая лысинка между его седыми кудрями зарделась, а старческие добрые серые глаза покраснели.

Архип нагнулся и крепко поцеловал руку почтенного пастыря.

-- Эх, батюшка! -- проговорил он. -- Ты сделал для нас очень много! Ты дух Божий в сердце и детей и родителей вселил, а в этом всё!..

-- И ты! И ты! И ты, Николаич! -- залепетал батюшка и покраснел уж до слёз. Старые друзья по-братски обнялись.

Недели через три с общего согласия мира приехала и вдова учительница -- красивая, тихая, приветливая. Трое ребятишек её были личиками в мать, но хилые и заморенные.

-- Ничего! -- утешали её деревенские. -- Это они от городского житья, а у нас на вольном воздухе да на молоке отходятся.

Молодая женщина скоро подружилась с Архипом не меньше самого батюшки и стала его усерднейшей помощницей. Ребята учились у ней чудесно, больших она потешала и чтением и разумной беседой, плела корзины и копалась в огороде не хуже деревенской молодухи, а ребятки её и в самом деле стали поправляться и обратились в истинную отраду отца Иоанна и его престарелой жены.

Как-то ранней весною батюшка прислал за Архипом работницу. Тот оделся и пошёл на погост.

-- Горе у нас на деревне, Николаевич! -- встретил его отец Иоанн.

-- Что случилось, батюшка?

-- Два человека умирают. И сами они хорошие, да и на земле нужны ещё. Ты рыбака Андрона знаешь?

-- Как не знать! Хилый такой?

-- Ну, вот, он самый. У него давно чахотка, а осенью они с женой в стужу на озере из лодки вывернулись -- ему стало ещё хуже, да на беду, он заразил, кажется, и жену. Теперь обоим недели не прожить. А у них трое детей... Я сейчас напутствовал обоих, да идя от них, заходил к кое-кому из соседей. Затрудняется народ, куда потом сирот девать. Ведь мал-мала меньше -- кому они нужны? У которого своя семья, своя забота... Хотят тебя просить...

Архип понурил голову и задумался.

-- Я служить и миру, и ребятишкам не прочь, ты это знаешь, батюшка, и нечего мне на свете больше и делать, а только дело это трудное! Ведь это не то что днём с детьми повозиться, а на всю жизнь их взять и судьбу их устроить! Боязно как-то!

Батюшка долго уговаривал одноглазого атамана. Тот как будто и сдавался, но, уходя, всё-таки сказал:

-- Подумать надо.

Несчастный Андрон и его жена и в самом деле не пережили весны, а после похорон соседи привели их трёх ребятишек на Катькину дачу и отдали Архипу на время, пока мир решит, как с ними быть.

Одноглазый ласкал детей, старался их утешить, а сам все что-то раздумывал. Наконец, в воскресенье после обедни собралась сходка. Призвали и Архипа и стали уговаривать его, чтобы он взял сирот совсем с тем, что на Катькину дачу переведут весь скот, который остался после Андрона, и весь хлеб, сено и солому. Земля покойника должна остаться тоже за детьми, а обрабатывать её будут миром.

Архип сразу согласился, но с двумя условиями: во-первых, чтобы мир построил на даче ещё один большой скотный двор, а во-вторых, чтобы сиротам отрезали землю в одной меже и оставили её за ними до той поры, пока они вырастут.

-- Отрежьте нам хоть самую плохую землишку, да только навсегда! -- говорил Архип.

Мужики удивились.

-- Да зачем это тебе? -- спрашивали они у одноглазого.

-- Худого я, братцы, не замыслю, сами вы это знаете, -- отвечал тот, -- и работать на той земле при вас и с вами стану. Говорить же теперь -- незачем, потому что я и сам ещё не знаю, как выйдет то, что я задумал.

-- Что ж? Оно и правда, человек он хороший, дельный и добрый, этакую тяготу, как чужие ребята, на себя даром берёт, отчего же ему и не уважить? -- заговорили мужики. -- Ладно, будь по-твоему, Николаич, -- решил мир, -- нынешнюю озимь снимай с теперешней Андроновой полосы, а там помаленьку мы тебя и выделим. Двор же на твоей даче построим шутя. И ты со своими казаками нам подсобишь.

А покуда двор этот строили, Архип с бобылкой ходили в опустелую усадьбу Андрона и берегли сиротский скот пуще своего. Из пары жеребят на Катькиной даче выросли два крепких бодрых конька, и, как только новый хлев был готов, Архип перевозил на них на дачу не только весь сиротский хлеб, сено и солому, но даже и навоз до последней соринки, и все хозяева диву дались, как узнали, что Архип с казаками и летом который день с утра заготовляет скоту к полудню траву, обдает её соленым кипятком и раскладывает её по желобам в стойлах, так что у него и в самую знойную пору скот без корму не стоит. Подстилки он тоже не жалел, а чтобы было больше навозу, нарезал с казаками молодых побегов и ветвей в лесу и подбавлял его к соломе, как это делают крестьяне в Финляндии. Зато, когда выехали деревенские запахать новую сиротскую землю, то нарадоваться не могли, увидя, как богато Архип её удобряет.

-- Как этакой самой земле не родить! -- говорили они. -- В хорошие, в хорошие руки попалось сиротское хозяйство! И слава Богу!

За зиму Архип, среди других работ, гладко обчистил толстое бревно аршина в два с половиной длиною и приладил по концам его шипы, в роде осей для колес, но никому не сказал, зачем это делает, а весной, когда ездил в город продавать зимние работы своих казаков, то привёз два мешка каких-то мелких семян.

-- Это что же у тебя такое? -- спросил у него батюшка, который всегда любил приходить посмотреть, как Архип раскладывает свои городские покупки.

-- Это клевер да тимофеевка, отец Иоанн. Хочу траву эту посеять. Вычитал я, что она вчетверо больше обыкновенного покоса даёт, и если её раз посеять, она лет пять от одних семян растёт.

-- Как посмотрел я на то, что ты затеваешь, так и понял, зачем ты землю для сирот навсегда просил! -- сказал батюшка и засмеялся. -- Так для соседа удобрять никто не стал бы. А тут ещё и вот эта сеянная трава...

-- Да, батюшка, теперь я и дочитался, и додумался -- не то, что тогда, на сходке, и скажу тебе всё, а ты поразмысли и ответь мне, ладно ли я, по-твоему, рассуждаю. Ребятишки у меня все ещё малые, того хлеба, что на них с полосы их придётся, им не переесть. Копить же его мне тоже нет расчёту, продать здесь -- место у нас глухое, возить в город -- сам ты дороги наши знаешь, не приведи Господи! Вот и надумал я: насеять побольше травы и завести как можно больше скота. Он и масло, и творог даст, и сам на продажу пойдёт. Значит, будут лежать у моих сироток деньги, которые, лёжа, не портятся, и деньги эти будут вместе с детьми каждый год расти, так что, когда мои сироты вырастут да захотят свои семьи заводить, у них будет с чем за это взяться. А главное, и земля в обиде не останется. Ведь если бы я стал сеять при малом удобрении всё хлеб да увозил бы его на продажу, то скоро совсем бы землю замучил, и не стала бы она родить ничего. А скот-то навоз дает, и удобрения я, как ты видел, не жалею. Значит, будут у ребятишек моих и деньги, и земля сильная. Ну, а когда вырастут, то станут делать уж, как сами захотят! Как же ты, батюшка, думаешь? Верно я рассудил?