Иван Комлев - Ковыль

Там тоже была радиостанция, но слабенькая, и при плохом прохождении связь осуществлялась в два этапа: Иркутск – Тура, Тура – Чуня. Радист в Туре является доверенным лицом экспедиции в аэропорту и, судя по всему, справляется с дополнительными обязанностями: бригады, следовавшие по этому маршруту, в Туре долго не задерживались. Если учесть, что Павлу дадут чековую книжку, то единственной причиной задержки может быть лишь занятость вертолётов Туринского порта экстренными работами. Кажется, всё предусмотрено. И всё-таки тревожные предчувствия томили его.

Одиннадцатого мая вечером «команда» Середюка уже была в Красноярске. Здесь, как он и предвидел, пришлось задержаться. Самолёты на север края не летали третий день – не позволяла погода. Пассажиров на их направлении скопилось на четыре рейса, надеяться, что столько самолётов дадут сразу же, как установится погода, не приходилось. Но, сдав багаж в камеру хранения, Павел не разрешил никому из своих покидать порт, предупредив:

– Я узнал: погоду на ночь уже дали. Быть всем под рукой, улетим, если первые рейсы пойдут ночью или рано утром…

Спали, кто где смог устроиться; Павел не отходил от стойки регистрации: вслушивался в разговоры дежурных, пытаясь уяснить обстановку и определить момент, когда объявят вылет в Туру, заранее. В самый трудный час ночи, когда все нормальные люди спят крепчайшим сном, а у бодрствующих слипаются глаза, подкашиваются ноги и останавливаются сердца, толпа у стойки похудела, потеряла прочность.

Павел протиснулся к самому окошку регистратуры. Дежурная, в отличие от измученных пассажиров, выглядела бодрой и свежей, спокойное лицо её казалось даже довольным. И вся она, аккуратная, в плотно сидевшем на ней форменном костюме, словно была из другого мира – надёжного, прочного, в котором все предметы и события движутся сами собой, по единожды установленному порядку, – ей оставалось только с доброй улыбкой следить за этим порядком, не мешая его ходу.

«Ну, молодец, – проникся невольной симпатией к ней Павел. У него поднялось настроение и родилось хорошее предчувствие: – Улетим сегодня!»

Она словно уловила флюиды его доброго расположения, дописав что-то в раскрытом журнале, лежавшем перед ней, повернулась к Павлу:

– А у вас что? – Охнула легонько, получив целую пачку билетов, подумала немного, спросила: – Вещи есть?

Павел протянул ей бумажку, где был указан вес.

– Как же вы с грузом? Будете оформлять багаж?

– Нет, ручной кладью, занесём сами – нас же много.

– Тогда вам придётся доплачивать… – она подсчитала сумму, – это намного дороже, чем в багаж…

– Придётся, – согласился Павел и слегка приуныл. Он как-то упустил из виду это обстоятельство и то, что малая авиация и вес ручной клади допускает значительно меньший, чем большая. Одновременно он и порадовался: разговор шёл так, как если бы вопрос о вылете был решён.

Он почувствовал на себе насторожённые взгляды других пассажиров – очередь проснулась, вновь обрела мускулатуру.

Дежурная сделала пометку в журнале, вернула Павлу билеты:

– Видите, что творится: народу накопилось… Сколько дадут машин – неизвестно. Ждите.

Умница! Павел понял: его большую группу она заинтересована отправить в первую очередь – отдельных пассажиров по рейсам растолкать легче.

Увидев, что билеты экспедишнику вернули, толпа расслабилась. Подошёл Ханитов.

– Выспался? – спросил Павел.

– Я не спал.

– Места не нашлось?

– Да… нет, – Валерий выглядел задумчивым и чуточку растерянным, – дышал воздухом.

– Случилось что-нибудь? Все здесь? Кстати, как там студентки, познакомился?

– Н-нет, ничего не случилось. Студентка… Студентки…

Павел озадаченно посмотрел на своего помощника. Валерий не был тихоней, скорее наоборот, был, что называется, пробивным парнем, из тех, кто не теряется и не унывает в любых ситуациях, а тут его словно подменили. Но размышлять над такой метаморфозой было некогда.

– Постой тут, – глядя Валерию в глаза, сказал Павел, – я пойду перекурю.

– Хорошо, – понял его Валерий и прочно утвердился у стойки.

Павел сходил в туалет, потом нашёл своих в углу зала, всех вместе. Студентки сидели на скамье, мужчины – на рюкзаках и спальниках, брошенных прямо на пол, эти вещи на хранение не сдавали. Никто уже не спал. Девушки, увидев подходившего Павла, встали, и у него впервые появилась возможность как следует разглядеть их. До этого момента у него в памяти хранился лишь грубо обобщённый образ москвичек: на двух неразлучных фигурах новенькие зелёные противоэнцефалитные куртки «на вырост», выданные со склада экспедиции, и тёмные, собственные, видавшие виды брюки. Девушки одного роста, но разной комплекции – одна плотная, крепкая, она не потерялась даже в безразмерной казённой куртке, другая тоненькая, хрупкая. Вот и всё. Лиц их он прежде не запомнил, не обратил внимания.

А тут взглянул. Лицо Тамары, крепкой девушки, приятное лицо, округлое, с довольно правильными чертами, промелькнуло и ушло в сторону, и он остался один на один с огромными глазами Наташи. И замер. Как замирают перед невиданным цветком, боясь малейшим движением, неосторожным дыханием повредить хрупкую красоту.

Чистые, ясные глаза смотрели на него открыто и спокойно. И душа Павла, измученная ночным бдением, встрепенулась, по телу прошла истома… Так бывало, когда после долгого и трудного пути, сбросив рюкзак и одежду, забредал он в прозрачные струи горного ручья, охнув, окунался в обжигающий холод живительных вод, – на мгновение захватывало дух; потом он выбирался на берег, ложился на прогретый солнцем камень и, отдаваясь блаженству покоя, смотрел на бесконечный поток: виден каждый камешек на дне, веет прохладой, ласковое журчание заставляет забыть обо всём – о невзгодах, об усталости, о неудавшейся любви… – никаких дум, остаётся лишь ощущение вечности, незыблемости мира. И кажется: вот счастье – можно бесконечно долго смотреть и слушать говор бегущей волны, ничего тебе больше не нужно, не надо никуда стремиться, рваться, страдать, вся природа, весь мир и ты в нём обрели гармонию и покой. Прозрачные, как ручей, голубые глаза-озёра внимали ему, просвечивали его насквозь и понимали его. Они говорили с ним на его языке. В них всё открыто, всё ясно, и в этой ясности – тайна. Это была сказка. Время остановилось. На миг? Или на час?

Он с трудом вынырнул из завораживающей голубизны, уже зная, что никогда больше не посмеет погрузиться в неё снова. За спиной Павла дышал, ворочался реальный мир, вокруг стояли люди, смотрели на него, чего-то ждали.

Он обвёл глазами попутчиков, плохо узнавая их, подумал: «Это длилось одно мгновение, и никто ничего не заметил. Или… – догадка вдруг осенила его, – с ними тоже так было! Ханитов – тоже… Они понимают и не подают вида». Он вспомнил про самолёт. Похоже, ждать вылета осталось недолго.