Иван Комлев - Ковыль

«Какая легкомысленность! – ругала себя потом Тамара. – За целый день не могла одеться». Умывальника в её комнате не было – умылась «налево по коридору» ранним утром и натянула свитер на голое тело – поторопилась, показалось, что кто-то шёл в умывальню; так и проходила до самого вечера. Не поленилась, а просто забавляла её и радовала мысль, что в невидимых постороннему глазу деталях одежды она, в общем-то, и не нуждается.

«Этот лопоухий медведь заметил или догадался о чём-то… Какие у него ручищи!» – испугалась сперва. Боялась повторить однажды сделанную ошибку. Хорошо, что он ещё не знает, какая власть таится в его ладонях! Просто невозможно было не покориться его ласке. Откуда только она нашла слова и силы, чтобы произнести их? «Это же не любовь». А потом, когда он испуганно отдёрнул руку, виновато отвёл в сторону взгляд и насупился, она вдруг остро пожалела его, ещё мгновение, и она не удержалась бы от желания приласкать его – обнять и целовать безумно и жадно обиженно оттопыренные губы, но он повернулся и ушёл.

Широченные мужицкие ладони… как у её отца. Крепко и бережно брали когда-то её отцовские руки и поднимали вверх. Высоко-высоко, выше всех. Руки да ещё жутковато-сладкое чувство страха и восторга одновременно – это осталось ей в память об отце. Больше ничего.

Тамара родилась в первый год после войны, но война достала и её. Спустя пять лет сгинул, пал от рук националистов её отец. Он им не мешал – просто в неурочный час пересеклись дороги бандеровцев и вступившего в колхоз крестьянина.

«Богом будь проклята эта земля!» – у матери детей уже было трое. Старшая – Тамара. И они уехали. В Донбасс, к тётке.

Училась Тамара в русской школе, десятый класс кончила в вечерней: пошла работать, надо было помогать матери.

Через год после окончания школы это случилось. Статный был парень Вадим, красивый – все девушки с интересом поглядывали на молодого инженера. И рук не распускал, не то, что некоторые… Даже наоборот – вступился как-то раз за Тамару, и её перестали донимать цеховские балагуры.

Она и не поняла толком, как же это произошло. Ласковые его слова вскружили голову, или тайное ожидание необычной судьбы, которое живёт в каждой девушке, или хмель весеннего воздуха… Опомнилась она слишком поздно. Поспешил Вадим, а, может, и не было у него настоящего чувства.

Горек плод недозревшей любви. «Уехать! На Север, в тайгу, в пустыню – куда угодно! Далеко-далеко…» Она поехала в Москву – для мамы это было понятней – учиться. На инженера-геодезиста. Жизнь к тому времени стала полегче. Что это за специальность, ни она, ни тем более мама, не знали; ей только и было известно, что геодезисты работают в отдалённых районах страны, «где не ступала нога человека». Вот туда она и стремилась. Потом выяснилось, что это не совсем так. Геодезисты, оказывается, работают и в Москве, и в других городах, на стройках, участвуют в прокладке каналов, новых дорог, тоннелей метро, ведут изыскания трасс газо- и нефтепроводов… Хотя главное, конечно, это создание карт, в том числе карт необжитых территорий.

Обида, что гнала её, постепенно улеглась, оставив в душе привкус горечи; но стремление уехать в дальние края продолжало жить в ней, хотя мотив этого желания постепенно изменился: её влекла будущая работа, хотелось посмотреть мир и… испытать себя.

Производственная практика – после четырёх лет учёбы – должна была подтвердить или опровергнуть её представление о профессии, о характере работы, заодно показать, на что она сама способна.

И вдруг вот это: «Горючее кончается». И всё? Всему конец?!

А первые впечатления от экспедиции были хорошими. Начальник благожелательно напутствовал их в дорогу; в пути с ними были вежливы, предупредительны все работники – и кадровые, и бичи, о «художествах» которых они с Наташей были наслышаны ещё в институте. Может, в этом была заслуга Наташи: при ней почему-то все стихали – бузотёры и грубияны, наглые становились вежливыми…

Удивил Тамару этот северный посёлок. Не деревянными строениями и весенней грязью – удивил тем, что в нём жили на равных правах люди и собаки.

Вышли они с Наташей из гостиницы, выбрались на дощатый тротуар, что начинался неподалёку от крыльца, и зашагали по нему, чувствуя под ногами пружинящую упругость досок. Нагретое солнцем дерево излучало смолистый аромат, колеблемый лёгким весенним ветерком, солнце отражалось в воде – и лужи казались прекрасными, и воздух напоён ожиданием: что-то должно произойти. В радостном предчувствии необычного повернули, следуя деревянной дорожкой, за угол. И увидели… магазин. Когда-то яркая вывеска на нём под действием снега, дождей и ветров облупилась, но всё же являла приятный контраст с потемневшими брёвнами здания.

– Зайдём в этот ЦУМ? – засмеялась Наташа.

– Конечно.

И тут они увидели неожиданное препятствие: неподалёку от входа в магазин лежала собака. Невероятных размеров лохматый пёс спал, вытянувшись поперёк тротуара. Обойти его было невозможно. Девушки в растерянности остановились.

– Да вы не обращайте внимания, – услышали они в этот момент голос Середюка и оглянулись.

Середюк и Мушель шли следом.

– Здесь собаки умные, людей не трогают.

Павел перешагнул через пса, Борис – тоже. Пёс приоткрыл глаз, нехотя приподнял голову, увидев, что людей много и спокойно спать не дадут, неторопливо поднялся, вздохнул, как человек, и побрёл по тротуару. Метров через пять лёг снова, оставив часть дорожки свободной; тепло, сухо – пёс положил голову на лапы и задремал.

Потом приходилось и Тамаре перешагивать через спящих собак или встречать их на пешеходной дорожке. Собаки здесь, казалось, совсем не лаяли, вели себя с достоинством – будто знали свою истинную ценность. Или, возможно, они знали, что люди здесь не грабят и не воруют, а по пустякам на них нечего голос поднимать.

Так и запечатлелась в памяти Тура: яркое солнце, тёплое, пахнущее смолой дерево, спокойные люди и добродушные лохматые собаки, спящие на тротуарах. Ничего особенного, но запало в душу.

Валерия тоже из памяти не выкинешь.

Вначале она побаивалась, чувствуя на себе его не то чтобы нагловатый – испытующий взгляд. Но во взгляде его порой сквозило простодушное любопытство, подобное тому, что бывает у лопоухих щенков, это забавляло её. Забавляла и немного нескладная фигура – был он среднего роста, но широк и казался неуклюжим, как все физически сильные люди, двигался чуть замедленно и как-то мягко, словно опасаясь нечаянно что-нибудь задеть и опрокинуть. У Тамары иногда являлась шальная мысль о том, что не грех бы покататься на этом увальне. «Взял бы на руки и понёс – что ему стоит? – думала она, но тут же останавливала себя: – Не дури!» Но, видно, бес, сидящий в каждом человеке до поры до времени, взял своё. Ввязалась с ним в борьбу, и чуть вон что не вышло…