Иван Комлев - Ковыль

…Не нашёл на стройке Алексей виноватых. Много техники двигалось мимо его дома – экскаваторы, бульдозеры, краны и самосвалы. Не нашлось и сочувствующих – он всем мешал, и все уже знали, что залез Бойков на участок самовольно.

Алексей обозлился и решил добиться справедливости: найти того, кто устроил ему пакость, и заставить его сделать дом лучше, чем он был. Вначале пытался поговорить с работягами, но те хмурились и отворачивались. Мастер и прораб, ухмыляясь, разводили руками:

– Хто его знает, может, он у тебя от старости покосился?

Понятно: они за ним ходили, уговаривали освободить нахально занятый участок, теперь настала его очередь. Пошёл Алексей по инстанциям: к начальнику стройки, от него в трест, добрался, наконец, до советской власти, пробился на приём к председателю райисполкома. Тот выслушал Алексея внимательно, устало вздохнул и безошибочно определил:

– Что ж, Бойков, законы существуют, это вы знаете, но не обращаете на них внимания, делаете что хотите, пока вас самих не коснётся, – помолчал, добавил: – Разберёмся с вашим домом. Но сначала, конечно, найдём того, кто его сломал, и заставим восстановить – можете не волноваться на этот счёт.

Лицо Алексея покрылось красными пятнами. Стыдно стало. Не потому, что он сам был виноват во многом, выяснилось, что любому человеку со стороны ясно было, что он, хам, зная свою непорядочность, всё же требует порядочности от других. Предисполкома словно повернул его к зеркалу: смотрись – вот ты каков!

Алексей в этом воображаемом зеркале увидел и то, о чём люди пока не догадывались. Добиваясь справедливости днём, вечером он творил такое…

Началось это с того дня, когда он избил пьяного. Наступал новый вечер, и словно зуд овладевал всем его существом – досада требовала выхода, надо было кого-то бить. Тут, как нарочно, повстречались ему Кеха, знакомый ещё по школе чистильщик карманов, и его дружки. Они откуда-то знали его обиду и его настроение, знали и средство, с помощью которого можно было вылечиться. Сбрасывались «по рваному» и шли в магазин или в буфет; с наступлением темноты выходили на улицу. Искали случая – случай, как правило, не заставлял себя ждать. «Лёха, давай! Круши, Лёха!»

Роста Алексей был среднего, сутуловат и этим вводил противников в заблуждение. Они не могли предполагать чугунной тяжести его кулаков и, главное, не могли знать, что длинные Лёхины руки опасны на таком расстоянии, на каком руки нормального человека достать не могут.

«Молоток, Лёха!» Дрались, «из спортивного интереса», с себе подобными и дружно разбегались при опасности быть задержанными милицией. Никто не жаловался, и всё обходилось. Обошлось даже тогда, когда в одной из стычек в ход пошёл нож. Одному из дружков Алексея пропороли бок, но в тот же миг обладатель ножа был сбит на землю. Отделали они его «как Бог черепаху».

После разговора с предисполкома Алексей несколько вечеров подряд избегал приключений. Но друзья-собутыльники однажды встретили у проходной:

– Куда пропал, Лёха? Как дела?

Алексей сказал, что пора кончать, «а то загремим», что дом его обещали отремонтировать. Кеха презрительно сплюнул, он уже отсидел три года и не боялся, но спорить не стал:

– Надо спрыснуть по такому случаю.

Водка была у них с собой, и Алексей выпил. Парни, вздыхая, сожалели, что не будет больше с ними «такой хорошей кувалды». Алексей упорно молчал, когда выпивка и разговоры кончились, они разошлись.

Всё же, подогретый похвалами и спиртным, Алексей шёл по тротуару излишне вольно – пока не зацепил плечом рослого седовласого мужчину. Тот обернулся, бросил беглый взгляд на свой костюм, на Лёхину грязную робу и сказал:

– Аккуратней надо, молодой человек!

– Чего-о? – Алексей вмиг вспомнил свою обиду, впился взглядом в лицо прохожего – пугал, но тот не испугался, – ужалил оскорблением: – Учи дома свою б…, чистюля!

– И-ди до-мой, – сдерживая ярость, сказал прохожий и шёпотом выдохнул: – Сукин сын!

Лёха сделал полшага вперёд и швырнул правый кулак в чисто выбритый подбородок. У мужчины оказалась отличная реакция, он успел отвести голову назад и избежал бы удара, будь Лёхина рука чуть короче. Но удар отчасти потерял силу, а левый кулак воткнулся в пустоту. Тотчас же рукав захватили сильные пальцы, руку дёрнули и стали заворачивать за спину сильным и уверенным приёмом. На миг Алексей поддался ему и, с поворота, ударил противника головой в живот. Освобождаясь, пнул ногой в колено, но и сам получил в солнечное сплетение не очень сильный, но точный удар. Согнуло, захватило дух, казалось, прошла вечность, прежде чем Алексей сделал следующее движение. Он едва успел приподнять плечо, защищаясь от удара ребром по шее, от которого ему бы не поздоровилось. Всё же разница в возрасте и тот неожиданный первый удар сказались. Уже чувствуя, что его вот-вот схватят сзади, Лёха изловчился и нанёс сопернику ещё один точный удар в лицо кулаком, снизу.

Падая, мужчина схватился за рукав Лёхиной робы, увлёк за собой. Рванувшись из слабеющих рук, Алексей откатился в сторону, вскочил на ноги и кинулся в ближний двор.

Проплутав до темноты по дворам и переулкам, Алексей пошёл за Варькой. Возле дома её родителей его неожиданно крепко взяли под руки с двух сторон:

– Пройдёмте.

Попытка вырваться закончилась тем, что милиционеры скрутили его, связали ремнём руки и ноги, стянули их вместе за спиной – сделали «лягушку», бросили в люльку мотоцикла. Один из милиционеров сел на него, как на подушку, и Алексей, чувствуя, что внутри него вот-вот что-нибудь лопнет, когда мотоцикл тряхнёт на ухабе, молился, чтобы скорее доехали до опорного пункта милиции.

Варьку Алексей увидел на следующий день.

– Наш дом ремонтируют, – плача, сообщила она.

В отремонтированный дом Алексей вернулся лишь через два года.

Стало горько и обидно. Его деревянная халупа, окружённая светлыми многоэтажными домами, казалась старой болячкой на здоровом теле, забытым Богом и людьми сараем, в котором по какому-то недоразумению должен жить он, Алексей Бойков, вместе с молодой женой и дочерью. А кто виноват? На месте, где раньше стоял родительский дом, шла стройка.

Старики жили в новой квартире, в другом районе города. Варькины пока оставались на месте, но ждали: вот-вот снесут.

Всё было незнакомым. И дома, и люди. И дочь, которая родилась без него, и даже Варька. Она красила губы и ногти и почти не расставалась со своим старым помятым халатом. Халат тоже изменился: выцвел, поблёк и стал узок, совсем не похож на тот халатик, в котором была Варька в их первый памятный вечер.

Крепко выпив по случаю возвращения из зоны, Алексей всё это выложил при Варьке отцу в его новой квартире, которую обмывали уже в пятый раз.