Иван Комлев - Ковыль

В ответ отец пожаловался сыну, что жизнь в новом доме тоже не очень хороша: сосед попался проклятый, звонок ему помешал, требовал, чтобы они сменили его – больно громкий, а потом сорвал кнопку. Видно, он, больше некому.

– Ах он, гад!

Алексей вышел на площадку и позвонил соседу. Тот, пухленький, сытый, вышел, икая и ковыряя спичкой в зубах.

– Ты что же обижаешь моих стариков?

Расправа была короткой: под дых, в морду…

А Ксюшу, дочку, один только раз и подержал на руках. Первые дни она его побаивалась и начинала хныкать, когда он обращал на неё внимание. Перед тем злополучным походом к отцу, когда Алексей, сидя на табурете, втискивал, морщась, в туфли отвыкшие от модельной обуви ступни, дочка подошла к нему, сочувственно покачала головой, а затем посмотрела ему в глаза долгим взглядом, словно пытаясь разглядеть в отце и понять нечто такое, чего он и сам в себе не понимал. Потом он нёс её на руках от своего дома до самой двери квартиры родителей, и ручонка её доверчиво лежала на его плече.

Алексей Бойков бежал от нового суда.

Но смутное подозрение о том, что его грешная жизнь как-то предопределила подступившую катастрофу, что есть некто свыше, кто вершит свой суд, наполняло его душу тихим ужасом. И только спокойное лицо Середюка оставляло крохотную надежду: ведь не все же здесь грешны настолько, что заслуживают такой жестокой кары…

Борис Мушель волновался чуть ли не больше всех. Нет, он не ёрзал на своём месте, как Локтев, не сжимал в отчаянии кулаков, как Бойков, Борис сидел спокойно, но с лица его – с тех пор как стало ясно, что бензин кончается, – почти не сходило выражение глубочайшей досады. Он временами морщился, как от зубной боли, тоскливый взгляд его тёмных глаз словно застыл, прикованный к одной далёкой, видимой только ему, точке.

И всё же в падающей машине Мушель едва ли не меньше всех беспокоился за свою жизнь. У него даже мысли такой не было, что он может разбиться. Он слышал в прошлом году, это был его первый полевой сезон, что вертолёт можно посадить и без горючки, и свято верил в возможности вертолёта: площадка ему не нужна, можно сесть, на худой конец, даже на кустарник или мелкий лес.

Правда, сейчас не было даже этого худого конца. Под ними – сплошной частокол тайги, в которой никогда ещё не гулял топор, повсюду торчат засохшие лиственницы, они по твёрдости лишь немного уступают стали. Тайга настороженно ждала свою жертву. Борис не знал, что сесть некуда, заваленный вещами, он мог видеть через круглое оконце лишь далёкий горизонт и синеющий над ним край неба.

Его тревожила новая вынужденная задержка. Борис хотел как можно скорее… вернуться домой. Все его помыслы были направлены к одной цели: быстрее, как можно быстрее.

Его звала любовь. Рая. Даже находясь дома, когда в любую минуту можно было подойти к жене и прикоснуться к её волосам, прижаться щекой к щеке или просто погладить руку – иногда он так и делал, – даже тогда, встретив её счастливый и понимающий взгляд, он… тосковал. От одной только мысли, что надо отойти и продолжать то, чем занят, что надо ходить на работу, есть, пить… Ощущение её ласк жило в нём постоянно, воспоминания о них вызывали в груди жаркие волны, невыразимо сладкое, до слёз, до боли, чувство единства, нераздельности душ, ожидание слияния дыхания и плоти, когда исчезает отдельное «я» и остаётся – «мы – одно целое»…

Уходя утром на работу, он начинал скучать без неё сразу же, как только за ним закрывалась дверь. Она звала его каждый час, каждую минуту, притягивала, как магнит, сила которого не ослабевает с расстоянием.

У магнита появился и другой полюс – Андрейка; рождение сына не только не отдалило их, не охладило их чувства, а наоборот, сделало их ещё полнее и глубже. Словно воплотив страстное стремление двоих стать одним целым, явился он на свет, маленький тёплый комочек любви и нежности. Подрастая, он наполнял их сердца радостью и благодарностью друг к другу…

Рая… Уехать на полевые работы – расстаться с ней на немыслимо долгий срок. Как сократить его – об этом Борис думал каждый час перед началом сезона. Узнав, что Середюк выезжает позже, он пошёл к начальнику экспедиции и положил ему на стол расчёты, из которых ясно было видно, что он, Мушель Борис, приступив к работе в мае, закончит её к середине сентября.

Василия Георгиевича убедили не графики и цифры – тайга и погода могут испортить вконец любой, самый прекрасный план – убедили деловой подход молодого инженера, напор, даже настырность в реализации задуманного и, главное, уверенность в своих силах.

– Ну что ж, «папаху шить – не шубу шить», а? – Василий Георгиевич мечтательно вздохнул, видимо вспоминая те времена, когда сам ходил с теодолитом по тайге. Кажется, он с удовольствием стряхнул бы с себя на время шубу экспедиционных забот, чтобы окунуться в солёный пот таёжных дорог… – Давай, брат, действуй. Тяжело будет – терпи. Помни, что «надобно…»

– «…Надобно уменье!» – подхватил Борис.

Про себя он решил, что последний срок окончания работ – конец августа. При любых обстоятельствах, во что бы то ни стало в сентябре он вернётся домой.

Обстоятельства же складывались против него на каждом шагу. Без дела торчали почти две недели в Туринском порту, а вот теперь предстояла вынужденная посадка. Оставшиеся дни мая можно считать пропавшими без пользы. Если будет долгое разбирательство этого чепэ, может случиться так, что начало июня тоже придётся провести в ожидании, когда пришлют другой вертолёт и можно будет вылететь с базы партии на свой участок.

Задание, рассчитанное по нормам на восемь месяцев, Мушель надеялся выполнить за четыре. Такая производительность достигается за счёт увеличения времени рабочего дня – если сил хватает – от рассвета до заката; за счёт выходных, которые устраиваются лишь из-за ненастья. Но и в дождь, сидя в палатке, наблюдатель не остаётся без дела, а занимается вычислениями. Теперь, когда начало работы отодвинулось, считай, на месяц, надо ему уложиться в три месяца, иначе он рискует не справиться со своим объёмом работ: в сентябре уже полетят белые мухи, при такой погоде много не отнаблюдаешь.

Посмотреть бы, хоть одним глазком, как организует наблюдения Середюк. За счёт чего каждый год он делает больше всех и лучше всех по качеству? Рабочие у него, как правило, с улицы, бичи, а пашут, как профессионалы. Чем он их заводит?

Борис вспомнил слышанный перед самым отъездом разговор Павла с кадровиком:

– Помощник мой, Арнольд Иванович, прибыл, как насчёт рабочего?

Сезонных рабочих в экспедицию всегда нанимали в последний момент, экономили фонд зарплаты. Арнольд Иванович притворно вздохнул: