Иван Комлев - Ковыль

– Не больше трёх, – сказал Мухнуров.

– А что так?

– А чтобы не избаловалась, – пояснил Мухнуров. – Я на восемь лет старше, когда я не смогу шесть раз, она что сделает? Начнёт искать на стороне добавку. А так просто не будет знать, что такое возможно.

– Ну-у! – изумился Осипов мудрости товарища. – Да ты просто стратег! Как Макнамара!

Незадолго перед тем Мухнуров объяснял Вите, какой коварный враг этот самый министр обороны Соединённых Штатов Макнамара.

Так неожиданно у Мухнурова появилась эта кличка: Макнамара. И прикипела к нему намертво.

А примерно год спустя стратегия Мухнурова-Макнамары потерпела жестокое поражение: неожиданно появившись дома вечером, вместо того чтобы сидеть за пивом и газетами с друзьями, Равиль обнаружил в своей постели вражеского лазутчика. Жена всё-таки искала «добавку». Мухнуров запил, выгнал жену, а потом и перебрался в новую для себя экспедицию. Витя Осипов тоже перевёлся сюда, так как у Веткина в экспедиции было построено прекрасное общежитие, рядом – спортзал и столовая. Да и до Иркутска электричкой всего час езды.

Незадолго до вылета на полевые работы друзья отметили это событие посещением ресторана в Иркутске, возвращались последней электричкой и добавляли по ходу поезда. И так добавили, что, выйдя из электрички, Мухнуров упал пластом, и Витя с одним из собутыльников никак не могли придать ему вертикальное положение. Сами они как-то держались на ногах и поволокли за руки друга по ночным улицам посёлка. Однако скоро устали, и тогда в Витиной голове созрела рациональная мысль: тащить друга за ноги, так как ноги легко удерживались локтями. Оттаявшая за день и подмёрзшая к ночи земля как наждаком прочистила лицо Равиля.

Кровавые полосы ото лба до подбородка покрылись вначале коркой, потом отболевшая корка отпала, обнаружив розовую нежную кожицу. Теперь майский загар начал потихоньку свою работу, и лицо Мухнурова представляло фантастическое панно: паханое коричнево-розовое поле. Кажется, сам Равиль абсолютно равнодушно воспринял такую метаморфозу: он обнаружил в себе однолюба, тосковал о жене и сыне и на новый брак не рассчитывал. А за лето следы памятной вечеринки станут малозаметными.

Уяснив, что вертолёт может грохнуться, Мухнуров воспринял такую возможность как логическое продолжение своей полезной для государства, но абсолютно непутёвой личной жизни. Грядущие события Мухнуров-Макнамара ожидал с философским спокойствием.

– Командир!

Васильев вздрогнул, открыл глаза. Звучавшая в голосе Володи Гардера, штурмана, тревога мгновенно прогнала дремоту.

– Посмотри, командир, кажется, мы отклонились от курса, – Гардер положил планшет с картой так, чтобы Александру было удобнее смотреть. В том, что штурман не был уверен в правильности движения вертолёта по курсу, ничего удивительного не было, после окончания училища он налётывал в тайге только второй месяц. – Вот тут приметная горка была под нами, когда мы шли туда, а теперь – посмотри – ничего похожего. По-моему, она осталась справа. Во-он там.

Васильев посмотрел на планшет с жирной карандашной линией, обозначавшей курс, окинул взглядом местность – слева, спереди, справа – характерной горы, увенчанной скалой, по форме напоминающей танк без башни, видно не было.

Второй пилот, Саша Носов, тоже неопытный летун, однокурсник Гардера, озабоченно поглядывая на Васильева, продолжал держать машину строго по заданной линии. Очевидно, что направление и сила ветра переменились после того, как они перевалили водораздел. Васильев сразу определил это, а Носов всё ещё не понимал. На сколько же их снесло, пока он дремал?

– Мы тут, или вот тут, – словно услышав его мысли, показал на карту Гардер. Немного погодя добавил неуверенно: – А может, даже вот здесь. Понимаешь, там, – он кивнул головой назад, – была плоскотинка, и я не заметил, что мы сползаем в сторону.

– Ничего, – Васильев взял управление на себя, слегка изменил курс, взял вправо, на ветер, – скоро выяснится. Вон ту горку переползём, а там до Чуни недалеко. Не унывай, тёзка, – кивнул он второму пилоту, – по реке дойдём.

Александр попытался успокоить товарищей, но все трое подумали об одном: «Дойдём, если горючего хватит». Пустяковая для обычного рейса ошибка в этот раз могла стать роковой.

У Александра появилось такое чувство, что он участвует в забеге на сверхдлинную дистанцию. Совсем немного до финиша, но он перестарался на дистанции и уже знает, что ему этого финиша не видать: силы на исходе, дышать нечем, вот-вот остановится сердце, подогнутся ноги, и упадёт он на землю, безразличный и к сочувствию, и к равнодушию стоящих на обочине зевак…

Острая тревога полоснула по сердцу: ЧП! Командир, ты в ответе!

Чрезвычайное происшествие назрело, оно неизбежно. Как же это вышло? Почему?! Отвечай, командир! Тебя учили, что случайных происшествий не бывает.

«Соломин подвёл, – первое и самое лёгкое оправдание нашлось само собой, – сказал, что людей немного и у них только рюкзаки. А оказалось…» Соломин – да. Начальник партии обязан знать, кто к нему летит и что везёт.

«Середюк летит. Середюк застрял. Середюк, Середюк…» – только и слышалось в последние дни. Васильеву было не важно, кого нужно перебросить и куда. Надо? Поехали! Он любил полёты, любил машину, которую ему доверили, как живое существо, любил ребят из своего недавно сформированного экипажа: Сашу Носова, второго пилота, совсем ещё зелёного парнишку, жадно впитывающего всё, что его окружало, что казалось ему нужным и интересным; молодого, но рассудительного Володю Гардера, штурмана; и, конечно же, Прохора Михеича, механика, который им годился в отцы да и относился к ним как отец. Ещё нет и полгода, как они в одном экипаже, а кажется, были вместе всю жизнь.

Работали они честно, в заявках на полёт, подписанных начальником партии, была отработана каждая минута. И в каждый рейс машину загружали так, как было необходимо для дела, перегружали, попросту говоря. Александр в душе признавал, что парни, работающие на земле, переносят куда бóльшие трудности, чем «летуны» в воздухе, и рискуют топографы и геодезисты подчас не реже, а потому он считал своим долгом облегчать, насколько это зависело от него, тяготы таёжным бродягам.

Александру нравилось видеть изумление на лицах инженеров и техников, когда они убеждались, что загруженный до предела вертолёт отрывался от земли. Не приходилось что-то выбрасывать из машины, и обходились двумя рейсами там, где по всем правилам требовалось три. Не было лишних слов, выражающих Васильеву признательность, но то удовлетворение, которое чувствовалось в пожатии крепкой руки экспедишника, наполняло душу гордостью.