Грим - Никита Никуда

- Антуан... Как славно, что ты. Это тот самый... Да?

- Похоже, он тебя застеснялся. А послушать - такой Дон Жуан.

- И копыто... И тот стеснительный был. И... и Дон Жуан. Всё о какую-то кобылу боком тёрся.

Осел открыл пасть, как бы с намерением что-то сказать, но не издал ни звука. То ли передумал, то ли дар речи был для него явлением временным и теперь исчез. Антон потрепал его по морде.

- Ну, значит тот. Только насчет казны, как ни пытал, помалкивает.

Он слез с осла, который тут же отошел за угол. Собака же без всякого стеснения задрала лапу на ближайший столб.

- Что же нам делать, незваным, в этом незнакомом городе дальше? - сказала Изольда. - Надо ж приткнуться куда-то. Ведь не на улице жить.

- Может, и наши где-то по этому городу так же бродят?

Они, еще немного пройдя, остановились. Огляделись: небольшая площадь, от которой разбегались улочки - опять же звездой. Затрудняет ориентацию такая планировка. Улицы превращаются в запутанный лабиринт. Вывески заведений изумляют своей непринужденностью. 'Нукося-накося','Накося-выкуси', 'Беспечный Едок' - очевидно, кафе. 'Милости просим', 'Извини-подвинься', 'Отдохнул и проваливай' - отели, гостиницы. А еще: 'Куричная', ресторан 'Христаради', салон 'Шолом', 'Парижмахерская', противопожарное учреждение ООО 'Айгорит'.

Прохожих, как назло, поблизости не было. Сновали, но в отдалении. Только в люке канализации, метрах в пятидесяти от них, вертелась на тонкой шее чья-то взлохмаченная голова. Голова исчезла, но появилась другая, уже с бородой, и тоже стала вертеться.

Пес, предчувствуя приключение, с лаем бросился в сторону этих, по-видимому, коммунальщиков, совершавших обход вверенного им участка канализационных трасс. Из люка выпросталось плечо, за плечом рука и шлепнула пса по башке. Тот отскочил и стал кружить вокруг люка уже беззвучно, припадая носом к земле и косясь на испачканного человека, выбравшегося, наконец, наверх и дававшему теперь советы напарнику, который застрял.

- Надо ему помочь, - сказала Изольда. - Я могу ошибиться, но кажется, это поручик торчит. Во всяком случае, этот, высокий, очень похож на Одинцова.

Сходство с нашим полковником было весьма смутное - осанка да борода. Одежда на нем была вся изорвана, тело вымазано с ног до головы чем-то таким, что даже на расстоянии возбуждало обоняние и вызывало рвотный рефлекс. Изольда решительно, а Антон с некоторым сомнением и даже опаской приблизились к коммунальщикам, которые тут только были окончательно узнаны по голосам.

- Да нуте же, поручик. Тянитесь тоже, я против вашей воли вынуть вас не смогу, - говорил полковник, досадуя.

- Да я же пытаюсь, - отзывался Смирнов.

Ослик, брезгуя нечистот, остановился поодаль.

- Ты тужься, тужься, - подстегнул поручика, подойдя, Антон.

- Не могу, господа. Зацепился манлихером.

- Так ты отцепи.

- Не отцепляется эта зараза, дрянь, сволочь... Эскюзе-муа... Пардон... - пыхтел он. - Словно кто за ремень ухватил и держит.

- Да бросьте его, поручик, - сказала Изольда. - Снимите с себя амуницию, здесь никто не ходит в ремнях.

- Держит... И как будто назад потягивает... Тащите же меня, господа.

- А ну как отпустит ваши ремни и ухватит за ногу?

Поручик внял. Придерживаясь одной рукой за бордюр, окаймлявший это отверстие, он другой высвободил перекинутый через голову ремень с кобурой. А в следующее мгновенье уже попирал газон.

- Черт, - выругался он. - Эскюзе, опять же...

- Запах от вас, мужчины...

- Пардон.

- Вы мне, поручик, напоминаете идиота своим счастливым лицом, - сказала Изольда, сама лучась и сияя.

Лицо поручика было не то чтобы счастливо, но все еще красно от претерпленных натуг и неловкости перед дамой, но, сколько в этом багровом лице было от идиота, сколько от другого счастливца, сказать было трудно.

- Что это за место, господа? Селеноград? Дыра-на-Дону? Атлантида-на-Дне? Не сего ли града взыскуете, поручик? Откуда здесь взялся сей небесный Иерусалим? - спросил полковник, иронически оглядев легкомысленные заведения, окружавшие площадь. - Надо обратиться в какое-то консульство. Или начальство какое-нибудь найти. Не откажите в любезности! - обратился он к прохожим студентам. - Где у вас генерал-губернатор сидит?

Молодые люди переглянулись, о чем-то перемолвились между собой, но не рискнули приблизиться.

- Зайдите в 'Милости просим', - посоветовали они издали. - Там вам кто-нибудь объяснит.

- Интересные свойства у этой трубы, - сказал поручик, в одиночку ворочая тяжелый чугунный пятак, который они с полковником, вылезая, сдвинули. - Смотришь с одного конца - микрокосм, смотришь с другого - макро. - Он последний раз заглянул в отверстие и опустил крышку на люк. - К губернатору в таком виде нас не пропустят, господа.

- Так давайте же, как эти любезные люди советуют, постучимся в этот постоялый дворец, - сказала Изольда.

- Милости просим, - сказал им швейцар, цитируя вывеску заведения.

Лицо его сплошь заросло волосами, даже лоб казался лохматым из-за спутанных прядей, сквозь которые, словно зверь из зарослей, настороженно выглядывали глаза. Некоторое время он присматривался к визитерам, не выпуская ручку двери, потом, что-то прикинув в уме, освободил проход.

- А с осликом можно? - спросил Антон.

- С осликом можно, - сказал швейцар. - А с этими - нет. Нам нельзя, чтоб воняло. Но ежели господа согласны помыться и одеянья сменить...

- Да где ж им помыться? - вступилась за офицеров Изольда.

- Я укажу. Наверх в таком виде вам покуда нельзя. В подсобке есть ванная. Только из платья у нас нет ничего, окромя пижам.

Наверх вела лестница. Очевидно, в гостиничные номера. Двери справа были распахнуты, в которые и проследовали путешественники за неторопливым швейцаром. Первым делом бросались в глаза огромные, в половину стены, часы, да плакаты по стенам - 'Будьте здоровы!', 'Будьте добры!', 'Будьте взаимно вежливы!'. Вне всяких сомнений, это был ресторан. Зал был бы совершенно пуст, если б не парочка за столиком у окна, под плакатом 'Будьте любезны!'. Девушка была очень красива в своем белом, почти подвенечном платье. Да она б и в любой одежде оставалась такой. Мужчина...

- Штабс! - не поверил глазам поручик. - Живой, здоровый! И невеста при нем! Вы ведь Катя? - Он бросился, было, к ним, но остановился на почтительном расстоянии, вновь покраснев. - Он про вас мне рассказывал. Мое почтение, царевна, - издали крикнул он.

- Потом ужо познакомитесь, - поторопил строгий распорядитель. - Пожалуйте в ванную. А вы руки сполосните хотя бы.

Последняя фраза относилась к Антону с Изольдой, которые выглядели относительно чисто.

- Я так рада... так рада... - не находила слов Изольда. - И здоровье, и... - обернулась она к Кате, - и вы...

- Оклемался в хорошем климате, - сказал Павличенко, стесняясь своей улыбки, которую никак не удавалось прогнать с лица.