Славомир Мрожек - Дневник возвращения. Рассказы [Сборник]

Новосондецкий отложил карты.

— Мне кажется, что вам следует вернуться и проверить, все ли с ним в порядке.

— Или не может ли ему что-нибудь причинить вред, — добавил Майер.

— Вы, господа, наверное, шутите?

— Вовсе нет. Это ваш долг врача.

— Вы давали клятву Гиппократа или нет? — дополнил Майер.

— Мне казалось, что хоть здесь я имею дело с нормальными людьми, — сказал Доктор, — но вижу, что ошибался. До свидания. И прошу впредь на меня как на партнера по бриджу не рассчитывать.

И он ушел.

— Ну и что вы натворили, — сказал я, когда мы остались только втроем. — Вы что, действительно поверили в бред этого сумасшедшего?

— Мы? Да вы что! Мы же не сумасшедшие. Но на всякий случай…

Как газетный корреспондент я оказался в стране, представляющей интерес для мирового общественного мнения. То есть, мне было разрешено присутствовать при казни.

То была только одна из многочисленных казней, и я не утверждаю, что наиболее интересная. Был там обломок стены в некой местности, незнакомой ни смертнику, ни солдатам расстрельной команды, в некое время какого-то дня, при неопределенной погоде. Смертник был молодой мужчина, а все собравшиеся, то есть смертник, солдаты и я, видели друг друга впервые в жизни, и вероятность того, что мы вновь встретимся, была ничтожной.

Поставленный к стенке смертник пожелал выкурить сигарету. Солдаты согласились, и мы присели все вместе на груду щебня неподалеку от стены.

— Вы военный корреспондент? — спросил смертник.

— Так уж получилось, — ответил я.

— Тогда я кое-что вам скажу.

Руки у него тряслись и лицо было зеленоватого оттенка.

— Они думают, что я курю свою последнюю сигарету, а это моя первая.

И хотя лицо смертника становилось все более зеленым, его голос звучал торжествующе.

— Так значит, вы не были… вы не курите?

— Никогда в жизни. Я только начинаю.

И его вырвало.

Потом мы шли через какие-то задворки, в сторону шоссе.

— Жалко было давать ему сигарету, — сказал сержант.

— Почему? Любому человеку становится нехорошо от первой сигареты, — возразил я.

— От какой еще первой. Вы видели его пальцы? Они желтые от никотина. Он чувствовал, что его вырвет со страха, вот и рассказал вам свою байку.

— Но для чего?

— Чтобы вы не подумали о нем плохо.

И немного спустя добавил:

— Тот, кто так сильно боится, не должен умирать.

Во время приема никто не обращал на меня внимания. Правда, двери мне открыл сам хозяин дома, а потом вежливо предложил: «Может, снимете пальто», но мне показалось, что ожидал он кого-то другого. Гости, прибывшие раньше меня, пожали мне руку, говоря при этом: «Очень приятно» или «Весьма рад», но потом вернулись к прерванным разговорам. Когда уже сидели за столом, хозяйка дома спросила: «Может, еще салата?», но я подозреваю, что это предложение было лишено какого-то глубокого значения. После ужина, когда воцарилось свободное и оживленное настроение, я решил предложить одной даме пепельницу, но оказалось, что она не курящая. Я начал было рассказывать анекдот, но тут прибыл опоздавший, важный, как видно, гость, поскольку все встали со своих мест, чтобы с ним поздороваться, а потом уже никто не просил меня закончить. Я сел в углу, рассчитывая, что мое добровольное уединение заинтригует собравшихся и они пригласят меня присоединиться к ним, чего, однако, не случилось. Наконец я принял решение прибегнуть к радикальному способу: покинуть собравшихся или хотя бы выразить подобное намерение. Хозяева дома не пытались меня задержать, когда я объявил, что срочные дела вынуждают меня уйти пораньше. Хозяин, правда, сказал: «Жаль», но чего именно жаль, не уточнил, возможно, он думал при этом: «Жаль, что вы засиделись у нас». А хозяйка дома, правда, сказала: «Может, еще когда-нибудь заскочите», но это могло также означать: «Может, заскочите в канализационный люк». Двери за мной закрылись, и я оказался на лестнице.

Я дал им последний шанс и выждал на лестнице еще полчаса. Но двери оставались закрытыми, никто не отворил их, чтобы позвать меня обратно. Я вышел на улицу и медленным шагом, на случай, если захотят меня догнать и станут умолять, чтобы я остался с ними, вернулся домой.

На рассвете меня разбудил звонок у входной двери. Я открыл. В дверях стоял хозяин приема, простившийся со мной несколько часов тому назад столь безразлично. Он выглядел озабоченным.

— Мы все весьма сожалеем, что вы ушли так рано, — начал он уже с порога.

— Ничего, я сейчас же вернусь, только оденусь.

— Гости, к сожалению, уже разошлись. Ведь вы ушли в самом начале, не так ли?

— На то у меня были причины.

— Вот именно! Всем нам было очень интересно, почему вы ушли.

— Надо было кое-что уладить.

— Несомненно, несомненно, Но тем самым вы обратили на себя всеобщее внимание, ни о чем другом не говорили, только о вас.

— В самом деле?

— Да, некоторые даже хотели вас разыскать, но я сказал, что улажу это сам. В конце концов, я как хозяин ответственен за все.

— Справедливо.

— Рад, что вы соглашаетесь. К чему раздувать дело? Мы уладим это между собой — вы и я, без свидетелей.

— Пожалуйста, я не злопамятен.

— Ну тогда отдайте мне те часы.

— Какие часы?

— Не надо притворяться. Вы прекрасно знаете, что у одного из гостей пропали часы.

— И вы думаете, что их украл я?

— А кто, если не вы? Не я один, все так думают.

Я обнял его, хоть он и сопротивлялся. Не пожелав торжествовать вместе со мной, он ушел, грозясь, что сообщит в полицию. Я же, несмотря ни на что, был счастлив. Я всегда был уверен в том, что я — личность, теперь это наконец заметили.

Свое купе в спальном вагоне я нашел за пять минут до отправления поезда. К счастью, занято было только одно место, не считая моего, так что можно было рассчитывать, что ночь пройдет спокойно. Там уже кто-то лежал, из-под натянутого под самый подбородок одеяла торчал бледный острый нос. Он сразу же исчез из моего поля зрения, так как сказав: «Добрый вечер» и не получив ответа — тем лучше, значит, он уже спит и я освобождаюсь от обязанности вести светскую беседу, — я сел на нижнее место и начал раздеваться.

— Вы курите? — донеслось сверху.

— Спасибо, нет.

— Я не переношу дыма.

— Вам нечего беспокоиться, я не курю.

— Но если бы вы курили, я бы этого не вынес. У меня чувствительные легкие.

— Сочувствую вам, но вы можете не опасаться.

— А может, вы курите, только сейчас пытаетесь бросить. Захочется вам среди ночи закурить, и вы не сможете удержаться.

— Нет, я никогда не курил.

Голос умолк. Я снял носок.

— А может, вы начнете?

— Что?

— Курить. Некоторые начинают даже в позднем возрасте.