Славомир Мрожек - Дневник возвращения. Рассказы [Сборник]

Я не знал, как моя подружка проводит ночи, поскольку сам я вынужден был проводить ночи в типографии. И мне было очень нелегко концентрироваться на чтении газеты.

Домой я возвращался на рассвете и спал почти до вечера. И во сне, и наяву меня мучила ревность и еще страх, что, утратив из-за ревности способность сосредоточиться, я пропустил в газете какую-нибудь опечатку или формулировку, которую можно расценить как политическую диверсию. Просыпаясь, я прислушивался к шагам на лестнице, а слыша их, ожидал, что через мгновение буду арестован.

Неуверенность — это мать страха, но также и ревности.

В силу необходимости я читал все, что было напечатано в нашей газете, начиная с первой буквы первого заголовка до последней точки на последней полосе. Так что вынужден был читать и те корреспонденции, которых — как и обыкновенные читатели газеты — добровольно читать бы не стал. Так я узнал о маршале Чойбалсане.

Именно тогда в Москве умер государственный деятель Монгольской Народной Республики маршал Чойбалсан [39] Хорлогийн Чойбалсан (1895–1952), премьер-министр Монголии. Указанная автором дата его смерти (1951 г.) — ошибочна. . Траурные торжества состоялись сначала в Кремле, а потом специальный поезд повез его тело в родную Монголию.

Однако, как через несколько ночей оказалось, то не была обычная транспортировка тела покойного, а манифестация незыблемой дружбы монгольского и русского народов, нерушимого единства Союза Советских Республик под водительством Партии, а также преданности трудящихся масс той же Партии и Ее Великому Вождю. Помимо гроба поезд вез членов Центрального Комитета, депутатов, государственных деятелей, а также делегации рангом пониже. Остановки делались в каждом большом городе, чтобы его жители, в массовом порядке прибыв на вокзал, смогли выразить свою глубокую скорбь по поводу смерти маршала Чойбалсана и, пользуясь случаем, продемонстрировать непоколебимость всего вышеперечисленного. Каждую ночь или каждые несколько ночей, в зависимости от расстояния между городами, в типографии меня ожидало сообщение, неизменно начинающееся словами: «Поезд с телом маршала Чойбалсана прибыл в…» и тут следовало название очередного города, куда он прибыл. Менялись только названия городов, остальная часть телеграммы звучала всегда одинаково: «…жители которого выразили свою…» и так далее. А между тем в моей личной жизни ясность не наступала. Был ли я обманут? Вероятно. Но наверняка ли? Нет, в этом я не был уверен.

Советский Союз — очень большая страна, от Москвы до Монголии далеко, поезд с телом маршала Чойбалсана уже проехал всю Великороссию и Башкирскую республику, пересек Урал, позади остались Свердловск, Омск, состав приближался к Новосибирску, но впереди была долгая дорога от Красноярска, через Иркутскую область, вдоль берегов Байкала к городу Кяхта.

С самого начала я возненавидел его за чудовищную несовместимость с моей жизнью. Каждый вечер я приходил в типографию, хоть и предпочел бы пойти в другое место, и там меня неизменно ожидало сообщение о гробе маршала Чойбалсана. Мне не было до него никакого дела, но я был вынужден так скрупулезно следить за графиком его передвижения, как хотел бы следить только за графиком занятий моей возлюбленной. Однако со временем систематичность этого путешествия и даже его монотонность стали воздействовать на меня умиротворяюще. Что бы со мной ни происходило, в одном я всегда мог быть уверен: гроб маршала Чойбалсана прибудет в очередной город, и я заранее знал, как он там будет принят. Это было единственное, в чем я был уверен в моей тогдашней жизни.

И вот однажды вечером, направляясь, как обычно, в типографию через Планты, как называют в Кракове кольцо зелени, опоясывающее центральную часть города по образцу венского Ринга, я увидел их, сидящих на лавке в боковой аллее — некоего X и мою подружку. Они пребывали в ситуации, которую сорок лет спустя стали определять как soft porno. Я не мог опоздать в типографию и это позволило мне удалиться, не будучи ими замеченным, без ущерба для моей чести. По крайней мере — с виду.

А в типографии оказалось, что гроб маршала Чойбалсана прибыл к цели своего путешествия. Не веря собственным глазам, ибо я уже перестал верить, что когда-нибудь с ним расстанусь, я читал, что «…жители Улан-Батора простились со своим Героем. В похоронах приняли участие…» и так далее.

Возвращаясь на рассвете домой, я зашел в ту боковую аллею, лавка, разумеется, была уже пуста. Я сел на нее, несмотря на то, что она намокла от росы. И подумал, что маршал Чойбалсан доехал до места, потому что знал, что мне он уже не нужен.

Каждый год в день государственного праздника в нашем городке устраивали парад. Губернатор стоял на балконе, а внизу шествовал народ. И никаких проблем не было.

Но в этом году настала демократия, и возникли сложности.

В принципе теперь на балконе должен был стоять народ, а губернатор — проходить внизу. Но он не мог, поскольку перестал быть губернатором и его присоединили к народу.

И возникла проблема: кому следует шествовать перед народом.

Согласно принципам демократии, народ должен шествовать перед самим собой. Но как это сделать? Правильнее всего — по принципу представительства. Было решено, что шествовать будут депутаты парламента, то есть — демократически избранные представители народа.

Но балкон оказался слишком мал, чтобы поместить народ. Тогда решили разместить представителей на балконе, а народ — внизу. В конце концов, если представители представляют народ, то безразлично, народ ли шествует перед представителями, или представители — перед народом.

Наступил день праздника. Представители народа стали на балконе. Те, кому не удалось протолкаться в первый ряд, толпились в дверях, а некоторые — у кого руки посильнее — свисали по бокам балкона. Начался парад.

И все было бы хорошо, не рухни балкон. Оттого, что прогнил. Раньше балкон выдерживал, поскольку на нем стоял один губернатор, а с приходом демократии — обрушился.

Против того, что произошли перемены — трудно возразить. Но есть также и преемственность традиций. А именно: денег как раньше не было, так и теперь нет. Зато раньше достаточно было балкон чем-нибудь подпереть, а теперь нужно строить новый.

Новосондецкий, Майер и я пришли к бывшему Начальнику. Он сидел в исподнем и топил печь, хотя лето выдалось жарким.

— Чем могу служить? — спросил он.

— Нас к вам делегировали.

— Я занят.

— Но мы от имени общества.

— Я тоже от имени общества.

— Топка печи — занятие приватное.

— Зависит, какая топка, — произнес он и подбросил в печь пачку служебных бумаг. Целая стопа таких же лежала на полу, каждая была снабжена печатью: «Совершенно секретно».