Славомир Мрожек - Дневник возвращения. Рассказы [Сборник]

И вот именно такой тип кивнул мне из подворотни.

— Тссс… Раба не купите?

Я задумался. Работорговля запрещена, но иметь хотя бы одного раба было бы неплохо.

— Зависит от качества, хотелось бы сперва посмотреть товар.

— Так вы же видите.

— Не понимаю.

— Раб, который продается, — это я.

— В таком случае я хотел бы поговорить с хозяином.

— Это невозможно.

— Почему?

— Как гражданин коммунистического государства я был его собственностью, но теперь коммунизм рухнул, и я стал бесхозным.

— Но если вы перестали быть чьей-то собственностью, значит, вы больше не раб. Вы свободный человек.

Он заплакал.

— Зачем вы мне напоминаете о моей беде? — воскликнул он. — Хотите покупайте, не хотите — не надо, но зачем издеваться?

— Как же так, вы что — не хотите быть свободным?

Он отер слезы.

— На свободе нужно работать, уважаемый. А у меня своя гордость есть.

Я удалился, так и не воспользовавшись предложением. Рабство аморально, а я — человек глубоко нравственный.

К тому же не люблю предоставлять работу деморализованному персоналу.

Мне позвонил Новосондецкий.

— Майеру уже лучше, — сообщил он.

— Точно? — спросил я осторожно.

— Он только что мне звонил и сказал, что уже не кашляет.

— И в боку уже не колет? — заботливо спросил я.

— Колет немного, но уже не так сильно.

— А температура? — спросил я, не теряя надежды.

— Не знаю, о температуре ничего не говорил.

— Ну, тогда пойдем к нему.

И мы пошли. Майер встретил нас во вьетнамском шлафроке с большими бабочками. Он был оживлен, и щеки его порозовели.

— Как здоровье? — спросил я.

— Спасибо, хорошо. Собственно, все у меня уже прошло.

— Но есть температура.

— Уже нет.

— Нет? Может, все же смеришь.

— Я мерил. Температуры больше нет.

— Тогда почему у тебя щеки горят?

— Потому что я выиграл «мерседес».

— Как это — выиграл?

— В лотерею.

Наступило молчание.

— Новый? — глухо спросил Новосондецкий.

— С иголочки. В лотерею выигрывают только новые.

— Ну, тогда, пожалуй, мы уже пойдем, — сказал Новосондецкий.

Мы вышли. Перед домом стоял серебристый «мерседес». Мы остановились на краю тротуара.

— У тебя есть гвоздь? — спросил я.

Новосондецкий порылся в карманах.

— Только перочинный ножик.

Работать пришлось с полчаса, поскольку шины были твердые, а ножик маленький. Но мы все же прокололи, а потом пошли.

То, что ему стало лучше, можно еще вынести. Но зачем, чтобы ему было слишком хорошо?

При прошлом государственном устройстве наша волость должна была стать промышленной. То есть, нам должны были построить фабрику, потому что у нас не было ни одной, а без фабрики, сами знаете, как-то неудобно. Приехали, вырубили в лесу поляну и на той поляне поставили высокую трубу. Мы все допытывались — народ любопытен, — какая это будет фабрика и что станет производить. Нам ответили, что фабрика будет большая, а насчет производства пусть у нас голова не болит, мол, произведет то, что нужно. Потом они уехали и больше не вернулись, потому что изменился государственный строй. А труба осталась.

И стало нам стыдно, потому что вроде фабрика есть — труба-то стоит, но ее нет, потому что отсутствует. И тогда мы наняли Юзика, что около леса живет, чтобы он в трубе топил. Если уж труба есть, то пусть и дым будет. А потом дали объявление в «Уолл Стрит Джорнел»:

ИМЕЕТСЯ ТРУБА. ЕСТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ ДОСТРОИТЬ ФАБРИКУ.

И пока все шло хорошо. Дым из трубы шел, занятость в волости возросла, поскольку Юзик работу получил, а с Уолл Стрит приедет какой-нибудь капиталист и фабрику нам достроит.

Время шло, а капиталист что-то не появлялся. Только к осени один приехал. Индус.

Очень мы обрадовались, капиталист как-никак, а еще больше, что он из Индии, а то мы уж боялись, что приедет какой-нибудь еврей или немец. Индус трубу осмотрел, сказал, что именно такую он искал, и что фабрику достроить для него пустяк, нужно только немного времени. Конечно же, нужно, ну и мы заключили с ним договор, что он останется у нас пока не достроит фабрику, а на это время будут ему харчи и постирушка даром.

Поселился он у старосты, питался в ресторане возле рынка, а старостина дочка ему тюрбан стирала. Вежливый был, ничего не скажешь. Никому не перечил, ел, что давали, а в особенности любил пельмени и пиво. Только наш приходский ксендз его невзлюбил, потому что он не ходил в костел. Но мы на него не были за это в обиде, он же язычник, так и так в ад попадет, а ксендз — никакое, мол, это не оправдание, если он язычник, то пусть окрестится.

Он, кстати, не очень-то и показывался на люди, только в ресторан и назад. Все больше дома сидел и над достройкой фабрики работал.

Нам любопытно было, как у него дело двигается, но спрашивать не решались. И тогда попросили старостину дочку, чтобы она в замочную скважину подсмотрела. Она ответила, что уже подсмотрела, но ничего интересного не увидела: он только сидит себе и на свирели играет. Нас это крайне удивило, и решили мы с ним переговорить. Дождались его в ресторане, а когда он пришел на обед, то спросили:

— Объясни нам насчет свирели.

— У нас в Индии такая специфика. Садишься и на свирели играешь. И тогда веревка или что-нибудь такое, лежащее на земле и свернутое в клубок, начинает двигаться, ее конец приподнимается, вытягивается вверх, и вскоре вся она стоит, как стальной прут.

— Все это хорошо, но что тут общего с фабрикой?

— И с фабрикой то же самое. Поиграешь на свирели, и фабрика стоит.

Вообще-то он был прав. У нас свирели тоже большую роль играют, в особенности в экономике. Но кое-какие сомнения у нас остались.

— И долго так нужно играть?

— Зависит от фабрики. Если большая, то долго, а если поменьше, то короче. Вы какую желаете, большую или маленькую?

Мы посмотрели друг на друга. Хорошо бы большую, но тут видим, что он к отбивной заказал себе четвертинку, а столуется уже с самой осени. Но с другой стороны… Мы же собираемся в экономическом отношении догнать Японию, а как этого достигнешь без накладных расходов?

— Пусть будет большая.

— Договорились, — ответил Факир и заказал вторую четвертинку, потому что первую уже выпил.

Мы попрощались, чтобы не мешать. Пусть работает.

На Пасху фабрики все еще не было. Зато Старостина дочка забеременела, а Факир исчез.

Но мы на него не в обиде. Фабрики у нас нет, зато имеется натуральный прирост, а это главное. Большой народ — сильный народ.

В процессе ремонта ранчо была построена башня по замыслу и собственному проекту С. Мрожека. (Здесь и далее примечания переводчика).