Наум Ним - Юби: роман

– Так, значит, сексотить любишь? – спросил дядька, наново перевалив взгляд на Григория.

– Любит-любит, – подтвердил никудышник. – Сам говорил…

– Тебя не спрашивают, – взревел дядька. – И вообще – пшел вон! И что это мы молчим? – совсем другим, фальшивым голосом спросил он Григория. – Это ж надо такое придумать! – В голосе его слышалось возмущение, возможно, тоже фальшивое. – А вы знаете, юноша, что означает слово «сексот»? Это вам отнюдь не всякое там тыр-пыр, – шоркал дядька по ушам. – Не какие-то удовольствия взад и вперед. Это означает – секретный сотрудник, невидимый боец органов.

«Невидимый боец невидимого фронта, – мысленно каламбурил Григорий. – Призрак призрака…»

– А сколько таких бойцов сложили светлые головы, чтобы вы, юноша, могли свои тыр-пыр?.. Сколько падших товарищей, которых вы оскорбили невыносимо как?

Григорий стоял, изображая сочувствие и понимание, но в душе веселился. Напрасно веселился. Скоро к дядьке присоединились двое его коллег, и теперь они уже втроем наперебой возмущались неблагодарностью подрастающего поколения.

Сначала у Григория заболела голова, потом ему стало страшно, что эти изверги и вправду сделают с ним все, что обещают… даже если и не все, а только половину – хватит нахлебаться. Он уже представил, как его вышибают с экзаменов и отправляют служить в самую «засратую» часть Союза, а впереди его пускают слушок, что он стукач и педераст в придачу…

– И устроят тебе там такую развеселую жизнь, – грозил третий дядька. – Педерасты – это там всякому надо, – подхватывал второй. – Собственной задницей будешь – как это ты говоришь? – сексотить… – закончил угрозу самый первый, видимо, и самый главный.

Потом голова стала просто раскалываться, выдавливая глаза и тошноту. Когда за окном стали сереть сумерки, он подписал нужные им бумаги. По словам особистов выходило, что отныне и навсегда он секретный агент особого отдела по кличке Красавчик.

«А может, и не навсегда? – вяло предполагал Григорий, двигаясь в казарму. – Что-нибудь придумаю… Сорвусь…»

Он видел себя какой-то сверкающей и ловкой рыбиной, которая лихо скользит, уворачиваясь от многочисленных рыбацких приманок, а был почти дохлой рыбешкой на ржавом гебешном крючке.

Григорий не оставлял надежд вырваться на свободу. Не только мечтал, но и планировал какие-то решительные действия. Первое из таких безумств он предпринял чуть ли не сразу после вербовки.

Нагло и не смущаясь возможных свидетелей он ввалился в кабинет особиста и заявил, что решился на саморазоблачение. Именно так: он расскажет всем курсантам, как его вербовали, и объявит, что, независимо от планов особистов, он лично стучать на товарищей не будет.

– И что вы мне сделаете? – нагло улыбался Григорий. – Сейчас вы меня пугаете тем, что расскажете всем о моем стукачестве. А чем вы меня испугаете, когда я сам расскажу?

Напрасно он улыбался (а в душе так и торжествовал своим придумкам). Ему быстренько объяснили, что разглашение данных о секретном сотрудничестве с органами является, по сути, разглашением государственной тайны и наказывается в соответствии… Ну, вы поняли…

– Так вы же сами грозились, – ничего не понимал Григорий. – Грозились разгласить…

– Мы не грозили, а предупреждали, – поднял вверх палец особист. – И не разгласить, а намекнуть. Чувствуете разницу?..

– Вот я сам и намекну, – вернулся к своим угрозам Григорий.

– Очень не советую… Вы представить себе не можете, что делают с такими вот… – особист пощелкал пальцами, – …их товарищи.

Григорий не решился. Но он уже тогда начинал люто ненавидеть всю армию и все с нею связанное…

Несмотря на эту ненависть, он рвался на войну, и чтобы прямо из училища. Он хотел совершить подвиг, стать героем и уже с этой вершины наново поговорить с особистами. Кое-что из его мечтаний осуществилось. Он попал в Афган и в первом же боевом задании совершил подвиг. Правда, почти посмертно. Однако героем не стал, и не потому, что выжил, а потому, что в набедренном кармане комбинезона у практически сгоревшего героя обнаружили странный экземпляр газеты «Красная звезда».

Допросы чередовались с медицинскими операциями. Григорий молчал и про Тимоху ни гу-гу. Он вообще наглухо молчал, благо и состояние его чаще всего не предполагало возможности каких-либо разговоров. Потом допросы прекратились, а затем прекратились и операции. Григорий был уверен, что сорвался с подлого крючка и обрел свободу.

С тем он и приехал сюда, благодарно отозвавшись на приглашающее письмо Тимохи. Познакомился с Тимохиными друзьями. Оказалось, что если с Тимохой у него много общего по части душевного общения с дамами, то с Мешком он чуть ли не душа в душу по отношениям с разнообразной техникой. Еще был у них странный дружок, который сейчас сидит в тюрьме по государственной надобности. Он-то и пристроил Григория в интернат. С четвертым Тимохиным другом у Григория не заладилось. Тот долго молчал в их первую встречу, слушал гомон своих друзей, планы по обустройству Григория в Богушевске, а потом возьми и спроси напрямую:

– А ты, парень, случайно не дятел?

Григорий и ответить не успел – сами Тимохины друзья набросились стыдить Серегу, но складочка с ним у Григория так и не разгладилась.

На вопрос Сереги он тогда не ответил, полагая, что хоть он и дятел, но бывший. Был, а теперь баста – свободен. Он мордой своей сгоревшей заплатил за эту свободу – выслужил…

А потом появился Недомерок со своей красной книжицей и доходчиво объяснил Григорию, что он никогда не освободится от этой почетной службы (как сказал завербовавший абитуриента Григория особист – «отныне и навсегда»)…

День норовил застыть в недвижность, но снова и снова скрипела дверь котельной – кого-то искали, о чем-то спрашивали, чего-то просили – и казалось, что именно каждое скрипучее открытие двери поворачивает землю еще на чуток вокруг своей оси, проталкивая день дальше.

Григорий думал о том, что, может быть, власть и права, устраивая охоту на всех этих рыжих йефов. Ведь, по сути, власть чего добивается? Чтобы отсортировать людей в понятные и управляемые структуры. Так безопаснее не только для власти, но и для самих людей. Чтобы без неожиданностей, безо всяких вдруг – надежно и привычно. А тут носятся какие-то рыжие и путают все карты. Конечно, изолировать их!.. А с другой стороны, если все без неожиданностей, то и без открытий – без развития. И тогда, в конце концов, приходит новый правитель и говорит о том, что вы, товарищи дорогие, что-то пролопушили, и у вас теперь случились застойные явления. Значит, лучше, чтобы эти рыжие летали, как им угодно, и не давали нам застояться в наших привычках.