Сергей Жадан - Интернат

Минуя корпус, выходят в парк. Туман мгновенно охватывает чёрное пальто, синий пластик. Паша идёт следом — на звук пустых бутылок, гулко бьющихся друг о друга. Как пастух, не столько озабоченный выпасом скотины, сколько тем, чтоб самому держаться подле неё, боясь затеряться в густом спрессованном воздухе. Наконец, выходят к воротам. Физрук достаёт из кармана пальто ключ, отпирает замок, разматывает цепь. Ворота остаются открытыми, идут дальше. Асфальт разбитый, кое-где развороченный минами. Трава на обочине выгорела, поодаль лежит обгоревшая арматура. Неожиданно из тумана выныривает автобусная остановка. Точнее, то, что от неё осталось. Чёрная, обгоревшая стена, куча битого кирпича. На стене — нарисованный краской государственный флаг, тоже обгоревший. Из-под кирпича выглядывает надпись, белым на синем фоне: «Интернат». Валера останавливается. Ставит бутылки, достаёт сигареты.

— Будешь? — протягивает Паше.

— Спасибо, нет, — отвечает тот.

— Месяц назад развалили, — говорит физрук. — Нинка как раз собиралась идти в город. Больше я её не выпускаю. И ключ от ворот у меня, — напоминает.

— Ясно, — говорит на это Паша. Но говорит как-то недоверчиво.

Физрук докуривает. Снова берут бутылки, идут дальше. Вскоре появляются дома. В тумане можно различить серые кровли, тёмные дымоходы. Частный сектор. Посечённый шифер заборов, чёрные выбоины окон, стволы постриженных минами деревьев. На перекрёстке магазин — большое одноэтажное помещение с металлической дверью. Перед ним — колодец. Колодец заботливо укутан одеялами и старыми фуфайками: чтобы ничего не попало внутрь. Подходят, осматриваются. Дома в тумане почти невидимы, словно проступают на фотобумаге нечёткими силуэтами. Валера привычно, хоть и осторожно, разворачивает одеяла, начинает доставать воду. Паша держит бутылки, физрук разливает из ведра. Держать неудобно, бутылки всё время выскальзывают из рук, Паша время от времени дышит теплом на затверделые пальцы, продолжает держать, не хочет, чтобы Валера заметил его увечье. Доливают воду в последнюю бутылку, заворачивают колодец одеялами. Стоят, дышат на сжатые ладони.

Вода студёная, проедает кожу, делает её мёртвой и бесчувственной. Валера пробует выбить из пачки сигарету, но пальцы не слушаются, сигареты сыплются кучей, летят в чёрную воду под ногами, идут на дно, как торпеды. Валера ругается, прячет пачку назад в карман пальто, подхватывает бутылки. Паша тоже закидывает бутылки на плечо, разворачивается, чтобы идти, но натыкается на физрука. Тот стоит и не двигается. Спина напряглась, и, похоже, не от груза. Паша нетерпеливо выглядывает из-за его спины. В тумане, в нескольких шагах от них, стоят трое. Или, может, даже четверо. Стоят, не подходят, так что не разглядишь, кто там. Валера медленно опускает бутылки на землю.

— Слышь, — говорит один. Говорит на русском, подчёркивая бранные слова, чтобы было убедительней. — Мы тебе, блядь, говорили про воду?

— Слышь, блядь, — в тон ему отвечает Валера. — Тебе воды мало?

— Да хуй тебя, блядь, знает, кто ты! — аргументирует кто- то из них.

— Из интерната я, — объясняет Валера.

— Да поебать, — говорят на это. — Вас давно разбомбить надо.

— Поебать так поебать, — отвечает на это Валера, подхватывает бутылки и идёт прямо на голоса.

Паша спешит за ним, идёт за его спиной, обвешанной тяжёлой ношей. Те, в тумане, как ни странно, расступаются. Паша, проскальзывая мимо них, успевает почувствовать запах табака и запах машинного масла — будто масло они ели, а табаком натирали волосы. Больше ничего почувствовать он не успевает. И увидеть тоже — ничего не успевает. А когда уже отходят и магазин с колодцем полностью растворяется в тумане, оттуда доносится:

— Слышь, ты, из интерната!

Валера замирает, останавливается. Паша снова наталкивается на него.

— Пиздец вам, короче, — кричат ему в спину.

Но Валера уже не слушает, в тумане слышно только, как он хлюпает по холодной воде луж высокими резиновыми сапогами.

Идут молча. В парке туманом застелило всё, такое чувство, будто проходишь сквозь стену, оставляя за собой мир живых, и продвигаешься на ощупь, пока не упрёшься во что- то ужасное. Паша идёт, слушает доносящееся спереди мягкое постукивание бутылки о бутылку и неожиданно для себя понимает, что так хорошо и спокойно ему не было уже очень давно. Собственно, что значит хорошо? Не хорошо, конечно же. Что ж хорошего брести по парку, в котором, вполне возможно, в последние месяцы закапывали трупы да и, вполне возможно, будут закапывать ещё. Но всё равно идёшь в этом тумане, несёшь воду, хоть какое-то занятие, хоть какой-то во всём этом смысл. Пока идёшь — не сомневаешься, знаешь, что воду нужно донести. А потом снова нужно будет идти с пустыми бутылками, чтобы ещё принести воды.

Валера идёт впереди, горбится. Слышны его шаги, слышно покашливание. А самого его не видно. Будто это мертвец идёт возле тебя. Паша убыстряет шаг, догоняет его.

— Знаешь их? — спрашивает Паша, показывая назад головой, хотя Валера этого всё равно не видит.

— Знаю, — коротко отвечает физрук, не останавливаясь.

— Местные?

— Местные, — подтверждает физрук.

— И что хотят?

— Да ничего не хотят, — физрук зло сплёвывает, ставит бутылки на землю, достаёт сигареты. Паша тоже с облегчением ставит бутылки на мокрый раскисший грунт. Плечи ноют. Паша тяжело отдышивается, ловя ртом густой туман. — Они тут все на Нину злятся. Прошлым летом, когда всё началось, хотели сдать её в комендатуру. Я не дал.

— Как не дал? — интересуется Паша.

— Просто взял и не дал, — объясняет физрук. — Ну а потом пришла армия. А потом уже вот это началось, — Валера взмахивает рукой, словно показывает на туман. — Всё, пойдём. — Выбрасывает окурок в воду, подхватывает бутылки, идёт.

Нормальный чувак, думает Паша, подхватывая и свои бутылки. Что я психую?

В спортзале Пашу уже ждёт малой.

— Где ты ходишь? — выкрикивает. — Давай уже пойдём. — На полу в углу стоит рюкзак с его вещами. — Я готов. Сколько тебя ждать?

— Да-да, — соглашается Паша. — Сейчас пойдём.

Но тут к нему подходит Нина.

— Собираетесь идти? — спрашивает.

— Да-да, — Паша поправляет очки, сразу же начинает говорить сухо, как всегда говорит со школьниками.

— Ну, куда вы пойдёте? — нервничает Нина. — Послушайте, как бьёт. Подождите хотя бы до обеда. Они, как правило, замолкают после двенадцати.

Малой стоит рядом, ревниво прислушивается к разговору.

— Что? — кричит нетерпеливо. — Пошли уже!

Паша колеблется, не знает, что делать. С одной стороны, хочется поскорее отсюда уйти, с другой — Паша вспоминает, как добирался вчера от вокзала, и идти ему уже как-то не хочется.