Ричард Фланаган - Неизвестный террорист

Однако прикрепить табличку к бетонной стене Куколке было нечем. И тут она вспомнила, что в сумке у нее завалялось несколько пластинок жевательной резинки; она достала их, сунула в рот и жевала все то время, пока полировала табличку с помощью замечательной жидкости «Брассо» и собственного носового платка; потом она вдавила жвачку в бетон и с силой прижала к ней табличку, стараясь закрепить ее на прежнем месте как можно ровнее.

Сухой букет она сунула в пакет, а свежие, но уже начинавшие вянуть цветы пристроила под тщательно вымытой и вновь укрепленной табличкой; рядом она поставила вымытую пластмассовую лошадку.

С ближайшего дерева что-то сердито прокаркала ворона – явно ругалась.

Куколка собрала все – щетку, моющее средство, мусор – в пакет и потихоньку двинулась под палящим солнцем в сторону железнодорожной станции. Срезая путь, она наискосок пересекла старую часть кладбища с ее разбитыми надгробиями и упавшими памятниками, надписи на которых были почти съедены ветрами, дождями и солнцем. На могилах пышно разрослись ягодные кустарники и сосны; побеги акации и лантаны пробивались сквозь каменные плиты, разрушали бетонные края надгробий и расшатывали памятники: смерть ласково, но неизбежно вытеснялась жизнью, упорно притворявшейся, что смерть – это не навсегда.

Куколка шла и думала о том, что Лайам никогда не пришлет ей писем, эсэмэс или e-mail. Никогда не приведет домой девушку, которая в его объятиях станет женщиной, женой, а потом не познакомит Куколку с внуками. Лайам никогда ее, свою мать, не обнимет – не обнимет, даже когда она будет совсем старушкой, не почувствует, как устало обмякло в его сильных молодых руках ее уже никем не обнимаемое тело. Никогда не расскажет ей о себе, не споет, не заставит ее улыбнуться в ответ на его улыбку и смех. Никогда не поцелует в тонкие, постаревшие, никем не целуемые губы, в морщинистую щеку с сухой, как бумага, кожей. Никогда не даст ей возможности понять, что она любила и была любима.

Под чахлым камедным деревом с низко растущими и торчащими во все стороны ветвями Куколка заметила на земле сломанный деревянный крест. Крошечные муравьи вовсю трудились внутри расщепленного гниющего основного столба. Потом, подняв голову, она увидела вдали стадион Homebush Olympic. Когда его строили в преддверии Олимпийских игр, она была еще подростком, и ей казалось, что детали стадиона похожи на распростертые крылья ангела. Теперь же она понимала, что в мире куда больше удивительного, чем какие-то ангелы, вот только не осталось ничего, во что еще можно было бы верить. Люди вкладывали всю свою энергию, все свои блестящие способности в создание вещей, куда более необычных, чем сам человек, и в итоге именно эти вещи заставляли людей чувствовать себя ничтожествами.

И каким-то образом все это – и муравьи внутри сгнившего и сломанного креста, и жители Сиднея, не жалевшие сил на постройку олимпийского стадиона, – слилось воедино в восприятии Куколки; и те, и другие делали то, что и должны были делать, однако сделанное ими, похоже, никакой великой цели не служило – ни у муравьев, старательно пытавшихся превратить гнилую древесину в гнездо, ни у людей, вкладывающих свой труд в создание больших городов и олимпийских стадионов. «Возможно, именно поэтому люди и хотят, чтобы их пугали мною, – размышляла Куколка, – чтобы им приятней было думать, что быть подобными муравьям – это очень хорошо». И все же она чувствовала, что в этом, а может, в ее мыслях, есть что-то неправильное; а впрочем, все уже настолько смешалось, что перестало умещаться у нее в голове, и, когда во второй раз зазвонил украденный ею телефон, она инстинктивно, даже с некоторой благодарностью, ответила на звонок. И лишь поднеся телефон к уху, задумалась: а разумно ли она поступила?

– Джина, послушай. Я была вынуждена позвонить.

Услышав голос Уайлдер, Куколка испытала облегчение. «Друг, – думала она, – слава богу, это друг!»

– После того как мы с тобой в прошлый раз поговорили, ко мне кое-кто постучался. Сперва я чуть не описалась со страху, но дверь все же открыла. И, представляешь, это оказался чертов грек Лукакис!

Ты же знаешь, – продолжала Уайлдер, – он ведь не «из федералов» и не из ASIO, а всего лишь из отдела по борьбе с наркотиками, а потому, как выяснилось, ничего не знает о налете полиции на мою квартиру. По его словам, ASIO и «федералы», похоже, кое-что неправильно поняли, и в результате получилась чудовищная путаница. Он говорит, что не уверен даже, что и твой Тарик был террористом.

Куколка не знала, что и ответить. Ей казалось, что это какая-то невероятно жестокая шутка.

– А кем же он был? – спросила она.

– Просто человеком по имени Тарик, – сказала Уайлдер. – Он занимался компьютерным программированием. А заодно наркокурьером подрабатывал.

Куколка чувствовала, как жжет верхнюю губу обильно выступивший на ней соленый пот. Все это теперь казалось ей слишком глупым, чтобы быть правдой, – мало ли что там кто скажет или сказал насчет того, кто они с Тариком такие. Тыльной стороной ладони она вытерла пот над верхней губой и произнесла:

– Тарик мертв. Твоему копу это известно?

– Это всем известно, Джина, – пробормотала Уайлдер. – Об этом же постоянно в новостях говорят. Ник считает, что Тарика убили наркоторговцы. Сочли, должно быть, что он стал заметен, слишком большое внимание к себе привлекал, а им, разумеется, не хотелось, чтобы полиция его поймала и выяснила, на кого он на самом деле работает.

Куколка уже миновала ворота кладбища и переходила на другую сторону шумного хайвея.

– Что это там за шум? – спросила Уайлдер.

Куколка огляделась и чуть было не сказала ей, где находится, но все же сдержалась и коротко пояснила:

– Машины.

– Он считает, – тут же снова заговорила Уайлдер, – что ты ни в чем не виновата, но, чтобы он мог это доказать, ему нужно, чтобы ты сама явилась в полицию. Он хочет с тобой встретиться, и ты вполне можешь ему довериться. Так сказать, мирно сдаться. Безо всяких там подразделений SWAT [25] Special Weapons and Tactics squad (англ.) – подразделение полиции, специально обученное для разрешения опасных ситуаций и подавления вспышек насилия. . Он тебе поможет и сделает так, чтобы тебя наконец выслушали. Никаких людей в черном, вооруженных автоматами. Он хочет избежать даже самой возможности подобной развязки.

Куколка шла мимо лавок, торгующих надгробиями. За высокими сварными металлическими изгородями сверкали на солнце мраморные плиты – черные, красные, угольные – с уже написанными на них именами умерших на кириллице, на китайском, на тайском. В телефоне вновь раздался голос Уайлдер:

– Он говорит, будто все уверены, что ты вооружена, и поэтому безопасность он тебе гарантировать не может. А я сказала, чтобы он не валял дурака, потому что никакого оружия у тебя нет.