Ричард Фланаган - Неизвестный террорист

Куколка машинально коснулась своих осветленных волос, а Уайлдер продолжала:

– И тогда он заявил, что ты украла пистолет у этого слизняка Моретти.

Волнистые от природы волосы Куколки, которые Уайлдер так старательно выпрямляла – да и сама Куколка всегда стремилась уберечь их от влаги, принимая душ, – на жаре, естественно, снова закудрявились.

– Неужели это правда, Джина? – сказала Уайлдер. – Господи, и о чем ты только думала…

Куколка слушала, как Уайлдер убеждает ее, что лучше всего самой пойти в полицию и сдаться, и соглашалась с этим, а также и с тем, что у них в Австралии всегда все в итоге каким-то образом разъясняется, так что и эта ошибка, конечно же, будет исправлена.

Но, соглашаясь с Уайлдер, сама Куколка отнюдь так не считала. «Неужели я такая дура, – думала она, – что не понимаю: подобная ошибка никогда не будет исправлена и не может быть исправлена? Мне теперь осталось одно – постараться, чтоб меня не поймали».

Но как это сделать? Об этом она не имела ни малейшего представления; на вооружении у нее были только те идеи, которые она почерпнула в фильмах и телесериалах. И Куколка продолжала поддакивать Уайлдер и говорить, как важно поскорее все выяснить, очиститься от подозрений и забыть об этой дурацкой истории, но сама думала только о том, что ей надо бежать. Но куда? Сама идея бегства из Австралии казалась Куколке абсолютно неосуществимой – ведь ей понадобится поддельный паспорт, а где, скажите на милость, она сможет его раздобыть? И где взять деньги, столь необходимые для побега?

При мысли о деньгах Куколку вновь охватило отчаяние – вот она мечтает о побеге, а у нее только и есть, что кредитная карточка матери Уайлдер да еще в кошельке чуть больше двухсот долларов. Этого, конечно, хватит, чтобы прожить еще два или три дня, соблюдая осторожность и аккуратность. А что потом?

В мыслях у нее был полный кавардак, ибо она осознавала и невозможность бегства, и безнадежность своего нынешнего положения. Пойти и сдаться? Нет, это полное безумие – ведь она им нужна именно в качестве террористки, что бы там ни говорили Уайлдер или Ник Лукакис. Им нужна жертва, а Ник Лукакис запросто мог и солгать. Впрочем, мог и правду сказать, но это уже значения не имеет. Куколка чувствовала, что, как только она окажется во власти полицейских, никто ей правду уже не выдаст. Слишком много было сказано, слишком много сделано, слишком многие могущественные лица были теперь во все это замешаны. И потом, кто ее станет слушать, какую-то танцовщицу-стриптизершу, ничтожество, «уэсти», раз у них уже собрано столько доказательств, столько правдивых фактов ее жизни? Всего этого более чем достаточно, чтобы создать очень большую ложь.

Куколка снова пригладила свои кудряшки – совершенно бессмысленное действие, но она, прекрасно это понимая, с паническим упорством все продолжала приглаживать волосы, все сильнее прижимала их к голове. Потом вдруг почувствовала, что ведет себя глупее некуда, и убрала руку, опасаясь, что люди заподозрят неладное, заметив, как упорно она шлепает себя ладонью по башке.

– Мне страшно, – вновь донесся до нее голос Уайлдер. Далее последовала пауза. Похоже, Уайлдер ждет, чтобы Куколка сообщила свое окончательное решение, которое, впрочем, самой Уайлдер казалось вполне очевидным. – Они же тебя убьют, Джина! – выкрикнула Уайлдер, но Куколка, не отвечая, продолжала идти к станции метро, стараясь держаться в тени зданий. – Ведь я все ему рассказала! И о гостинице. И о маминой кредитной карточке. Все-все! Я рассказала ему, потому что я в него верю, Джина! И если ты не хочешь сама пойти в полицию, то пусть лучше он тебя найдет, а не они. – Но Куколка больше ее не слушала и шла все быстрей и быстрей, хотя и сама не знала, куда идет, а Уайлдер все что-то говорила… – Это не предательство, Джина, это дружба. Он искренне хочет тебе помочь. Я же ему сказала: «У нас все-таки Австралия, а не нацистская Германия…»

«Они режут тебя на кусочки, они тебя мучают, да, Уайлдер? – думала Куколка, и ей очень хотелось прервать подругу. – Они заставляют и тебя участвовать в том, к чему ты не имеешь вообще никакого отношения, а потом тебя же обвинят в том, что ты скрываешь от них свое истинное лицо, а потом заявят примерно следующее: «Делай, что тебе говорят, а не то мы тебя прикончим», а потом…» Но на этом мысли Куколки иссякли. Во всяком случае, Уайлдер она ничего такого не сказала, прекрасно понимая, что для той подобные мысли сейчас лишены всякого смысла, тогда как история, изложенная ее копом, правдива она или нет, объясняет все прямо-таки идеально, почти как Sydney Morning Herald, и полностью соответствует мнению Уайлдер обо всем на свете: это просто некая ошибка в отношениях Куколки с этим миром, и она, Уайлдер, знает, как эту ошибку исправить.

– Джина, – произнесла Уайлдер, – послушай…

Но Куколка ее не слушала; она вспоминала те деревца-бонсай, к которым Уайлдер так беспечно относилась; в этом ее «садике» единственное, что, казалось, растет постоянно, это количество золы от бесчисленных сигарет с травой в пепельнице из термоустойчивого пластика, а прекрасные растения увядают и гибнут на чудовищной жаре, словно она и покупает их только для того, чтобы посмеяться по поводу их «безвременной кончины».

– А скажи-ка, дружок, они и сейчас наш с тобой разговор слушают? – спросила Куколка еще до того, как Уайлдер успела сказать в ответ хоть слово, и догадалась, что это именно так и есть.

– Ну, конечно, – подтвердила ее догадку Уайлдер. – Как ты думаешь, почему украденный телефон до сих пор работает?

– Ладно, скажи Максу, что я желаю ему весело отпраздновать день рождения, – проговорила Куколка и нажала «отбой».

Теперь Куколка понимала, насколько в очередной раз изменилось ее мнение об этом мире. Все то, что еще вчера казалось ей истинным, правдивым, сегодня таковым уже не выглядело. Все вокруг постоянно превращалось в собственную противоположность. Причем с ней самой это происходило далеко не впервые: еще в детстве то, чем она дорожила, считала настоящим, вдруг оказалось гнилым, фальшивым, не имеющим никакой основы. И она начала все сначала, на иной основе, с верой в то, что сумеет создать свою собственную семью, в которой и воплотится все то, что есть хорошего на свете; и в этой семье, благодаря родным она наконец обретет долгожданную любовь. Но затем тот главный винт, от которого зависела ее новая жизнь, опять сломался – со смертью Лайама; собственно, он сломался еще до его рождения.

И Куколка в очередной раз стала создавать себя заново, создавать новую жизнь, новый мир, вот только теперь у нее было куда меньше веры, да и надеялась она только на самое малое. Она, правда, и не просила у жизни чего-то особенного, не осмеливалась надеяться на счастье, на легкую спокойную жизнь, на удачу. Нет, она просто решила, что соберет необходимую ей сумму денег, как бы это ни было трудно, и купит себе квартиру, даже если потом ей еще много лет придется за нее выплачивать. Но она непременно создаст себе свой дом, пусть даже самый маленький и незначительный. Она заставит себя отучиться в университете и получит такую работу, которая будет и надежной, и безопасной и позволит ей обрести хоть немного гордости. А свою драгоценную душу она всегда будет держать на замке и никому не позволит ее отнять, а потом выбросить за ненадобностью. Подобные требования представлялись Куколке не такими уж большими и не такими уж глупыми; зато она чувствовала их прочность; они казались ей чем-то вроде маленькой скалы, на которой вполне можно было бы построить жизнь.