Джанет Фитч - Белый олеандр

— Что ты со мной делаешь, детка… — прошептал он мне в волосы.

Последний раз я видела взрослую драку той ночью, когда мать ударила Барри ножом. Треск, грохот… Я накрыла голову подушкой, но все равно слышала сквозь тонкую стену каждое слово: пьяные визги Старр и тихие увещевания Рэя.

— Раньше вставал как миленький! Когда не трахал эту с-сучку! Трахаешь ее? Говори, ублюдок!

Я глубже забилась в спальник, обливаясь потом, притворяясь, что речь не про меня, я просто ребенок и не имею к этому никакого отношения.

— Надо было избавиться от нее еще тогда!

Я представила, как Рэй сгорбился на краю кровати, опустил руки между коленями. Он не перебивал, давал ей выпустить пар, уклонялся от пьяных ударов, мечтал, чтобы она вырубилась. Я слышала его голос, по-прежнему спокойный и рассудительный:

— Старр, ты нажралась в хлам.

— Педофил! Детей трахаешь? Что дальше? Собаки? Тебе правда больше нравится эта тощая девка? Глист без сисек!

Жег стыд, что мальчики тоже слушают и теперь знают все.

— У нее дырка уже? Или она отсасывает лучше? А зад дает? Нет, правда, мне интересно, что заводит извращенцев!

Как я могла думать, что это вечно будет сходить с рук? Зачем я только сюда попала, зачем вообще родилась! И все же в глубине души я гордилась, даже радовалась, что Рэй не мог возбудиться. Не мог трахнуть Старр, какими бы огромными ни были у нее сиськи, и даже если она разрешала ему в зад. Он хотел меня.

— Хреновы спонсоры! Вот ты им и позвони! Получу за нее денежки, и до свиданья!

Снова послышался грохот и крики. Дверь распахнулась. На пороге появилась Старр в съехавшем набок розовом халате — огромные груди наружу, в руках «смит-вессон». Эта сцена потом снилась мне долгие годы. Она выстрелила не целясь. Я скатилась на пол и забилась под кровать. В комнате запахло порохом, полетели щепки ДСП.

— Спятила!

Рэй пытался ее остановить. Он выкрутил ей руку и вырвал револьвер. Схватил со спины, потянул на себя, выгибая ей спину. Его член уперся ей в зад. Груди Старр торчали кверху и подрагивали, точно вспугнутые зверюшки. Он подталкивал ее бедрами к выходу.

— Иди в жопу, Рэй! Иди в жопу!

— Всегда пожалуйста!

Они исчезли за дверью.

Хоть бы стали трахаться и забыли про меня!.. В стенном шкафу была дырка. Я схватила одежду. Нечего болтаться со сбрендившей алкоголичкой в доме, полном оружия. Сегодня же позвоню в соцслужбу, потом сообщу Рэю, где я. Оставаться тут нельзя.

Я впопыхах одевалась. Из соседней комнаты снова донеслись звуки борьбы. Внезапно Старр возникла на пороге и выстрелила. Плечо расцвело болью, огненные струи побежали по ребрам. Я, шатаясь, двинулась к комоду, чтобы вылезти в окно, но она выстрелила опять, и у меня взорвало бедро. Я лежала на полу, глядя на ее ногти с коралловым лаком.

— Сказано было: оставь его в покое!

Потолок. Нечем дышать. Во рту привкус металла, пороха и крови.

Свет в глаза. Меня поднимают. Господи — опять полицейские в форме, вопросы… Кто-то кричал. Бородач, женщина в криво застегнутой блузке, фонарь в глаза.

— Где Рэй? — произнесла я, отворачиваясь.

— Астрид!.. Она пришла в себя!

Свет отразился в очках державшего меня Дейви.

Новое лицо — блондинка с кукольными чертами. Накладные ресницы, черная блузка. СС.

— Кто это сделал, Астрид? Кто в тебя стрелял?

Просто скажи нам, скажи!

Дейви поправил очки на носу, поглядел мне в глаза, едва заметно покачал головой.

В дверях съежились мальчишки в куртках поверх пижам. У Оуэна через руку свисает жираф с полуоторванной шеей. Питер с банкой ящериц. Приемные дети знают, что будет дальше.

— Астрид, что произошло? Кто это сделал?

Я закрыла глаза. С чего тут начать?

Бородач смазал мне руку, воткнул иглу.

— Она не умрет? — спросил Дейви.

— Нет, сынок. Но если бы не ты, уже умерла бы от потери крови. Ты молодчина!

Меня поднимают на носилки. Огненный смерч боли. Крик. Огонь. Огонь. Бородач держит на весу пакет для капельницы.

— Все, все, расслабься.

Я смотрела в глаза Дейви, понимая, что наркоманам, наверное, хуже. Уже отключаясь под действием обезболивающих, изо всех сил сжала ему руку.

— Мои вещи…

— Мы их потом заберем. — Голос соцработницы.

Даже блузку не может по-человечески застегнуть…

Дейви принялся хватать мамины книги, альбом, какие-то рисунки, стенд с пометом животных.

Рэй…

— Дейви, шкатулка…

Его лицо потемнело, он прочитал наши следы. Мозг выключался, перед глазами, переливаясь, как цветное стекло, плавали радужные пятна.

— Пожалуйста! — прошептала я.

— Отпусти его, милая, надо ехать.

Дейви схватил деревянную шкатулку. Его лицо перекосило, как тогда при вывихе. Он шел рядом, пока меня катили к «Скорой», игнорируя увещевания кукольной женщины в черной блузке. В небе серебряным обручем сиял месяц. Бородач загружал меня в «Скорую» и приговаривал:

— Все, все, успокойся, вещи взяли.

Дверцы закрылись, и Дейви исчез. Его и всех обитателей трейлера поглотила ночь.

Ее пальцы двигались среди ракушек и сине-черных моллюсков с острыми краями. Неоново-красные морские звезды распластались на камнях, точно шлепки индийской чечевичной похлебки. Их окружали букетики стрекающих анемон и ярко-фиолетовых морских ежей. Мама касалась растопыренных щетинок, и неподвижные колючки оживали и тянулись к ней, осторожно ощупывая ее пальцы. Она хотела, чтобы я тоже их потрогала, а я боялась, пораженная общением белой плоти и фиолетовых игл, которые разделяло целое космическое пространство, чудо пятнадцати сантиметров воды.

El cielo is azul [8] Небо синее ( исп .). . Мы жили на Исла-Мухерес, «Острове женщин». Я была маленькой девочкой в линялом платье, загорелая, босая, с белыми, точно пушинки одуванчика, волосами. Помню дробленый ракушечник на улицах, где мы каждое утро стояли вместе с мексиканками в очереди за тортильями.

«¿Cuál es su nombre? Su hija es más guapa» [9] Как вас зовут? Ваша дочь очень красивая ( исп .). , — говорили они и гладили меня по голове. «Какая красивая у вас дочка». Мамина кожа шелушилась, как краска. Ее глаза голубее неба, azul claro [10] Светло-голубой ( исп .). .

Большой оранжево-розовый отель, пахнущий смятыми цветами мужчина с темными усами, музыка и такси. Мама носила вышитые платья, оголяла плечи. Потом он исчез, и мы перебрались на «Остров женщин».

Она чего-то ждала, а чего — я не знала. Каждый день мы покупали тортильи и с сеткой пешком возвращались в наш беленый домик мимо небольших построек с зарешеченными окнами и открытыми дверьми. Внутри на стенах виднелись фотографии бабушек с веерами, иногда книги. Мы ели camarones con ajo, креветки с чесноком, в ресторанах под открытым небом на пляже. Рыбаки вытащили на берег акулу-молот размером как две их лодки, и все высыпали фотографироваться рядом с огромной головой. Пасть мрачно скалила батальоны зубов. Я испугалась, когда мама бросила меня на берегу и пошла плавать в нежно-голубых волнах. Что, если появится еще одна акула, вода станет красной и оголятся кости?