Джанет Фитч - Белый олеандр

Единственным невинным во всей истории был Дейви. Сначала я недоумевала, почему Старр его бросила: наверно, подумала, что одной легче скрыться, или со страху совершенно о нем забыла. Теперь я знала — Дейви не захотел сам. Отказался бросить меня раненую. Отказался! Предпочел остаться без матери и спасать меня, дожидаясь «Скорой». Зная Дейви, я не удивлялась. Вновь нахлынули волны стыда и раскаяния. В тот первый день, на крыльце, он и не подозревал, что я поломаю ему жизнь, как Старр сломала его макет. Я наступила на него, когда бежала на встречу с Рэем.

Мать прислала стихотворение «Моей Астрид, которая живет, несмотря ни на что». Из головы никак не шли несколько строчек:

Еще хуже, чем «а ведь я тебе говорила»!.. Я девочка, мне всего четырнадцать, для меня еще возможно спасение и искупление! Я могу начать новую жизнь и больше не грешить. Я смотрела волком, когда со мной заигрывал физиотерапевт, худощавый парень, добрый и красивый… Чтобы прогуляться туда-сюда по коридору, требовалось полдня. Меня перевели с демерола на таблетки перкодана.

Если бы мне было куда идти, отправили бы домой через две недели, а так я поправлялась на казенные деньги, пока не смогла ходить с палочкой и не зажили раны. Тогда нашли новую семью и отослали с месячным рецептом перкодана, мамиными письмами, книгами, деревянной шкатулкой и плакатом звериного помета, который подарил один несчастный мальчик.

Я попала в королевство небольших торговых комплексов и бульваров шириною с четверть мили, где высоченные перечные и амбровые деревья чередовались с карликовой порослью. Воздух в Ван-Найсе был плотнее, чем в Тухунге и Санленде. Впечатление складывалось вполне приличное, пока я не заметила вдали дом. Господи Иисусе, только не этот бирюзовый, с асфальтированным двором и сетчатым забором!

Соцработница припарковалась как раз напротив. Я смотрела во все глаза. Цвет тропической лагуны с открытки тридцатилетней давности, сифилитический кошмар Гогена. В этом месте как раз был просвет в ряду деревьев, и строение стояло голым и вызывающе уродливым.

Дверное стекло с пузырьками тоже было бирюзовым, а приемная мать оказалась широкой светловолосой женщиной с бездушным лицом и изумленным малышом на бедре. Из-за спины выглянул маленький мальчик и показал мне язык. Она бросила взгляд на мою металлическую больничную трость и сузила маленькие глаза.

— Вы не сказали, что она хромая.

Соцработница пожала плечами. Я была рада, что накачана перкоданом и не расплакалась.

Марвел Турлок провела нас через гостиную, в которой господствовал телевизор размером с Аризону. Ведущая ток-шоу распекала громадного бородатого мужика с татуировками. В моей новой комнате, бывшей прачечной, висели сине-зеленые полосатые занавески и стояла узкая раскладушка на колесиках, с вафельным покрывалом. Мальчик дергал мать за огромную рубаху и канючил, как будто играл на пиле.

В комнате с телевизором соцработница разложила на столе бумаги, готовясь обнажить перед бездушной женщиной обстоятельства моей жизни. Та велела мне пойти поиграть с Джастином на заднем дворе. Властный голос свидетельствовал, что командовать девочками ей не впервой.

Горячий от солнца асфальт усеивали игрушки в количестве, достаточном для детского сада. Из песочницы прыгнул в кусты кот. Я не пошевелилась. Джастин с шумом катался вокруг на трехколесном велике, через каждый круг или два врезаясь в игрушечный домик. Хоть бы ему захотелось испечь песочные куличики! М-м-м…

Во двор вышла девчушка с большими прозрачно-голубыми глазами. Откуда ей было знать, что я ненавижу бирюзовый цвет и что меня тошнит при мысли, что ее мать посвящают в подробности моего прошлого? Почему я не осталась в больнице, под капельницей с демеролом… Девочка направилась прямиком в песочницу. Я против воли встала, зачерпнула совком кошачье дерьмо и выкинула его через забор.

Эд и Марвел Турлок стали моей первой настоящей семьей. Мы ели цыпленка руками, слизывая соус для барбекю с пальцев, как будто человечество еще не изобрело вилки. Высокий краснолицый тихий Эд с редеющими волосами песочного цвета работал в магазине стройматериалов. Бирюзовую краску они, естественно, купили по себестоимости. Во время обеда смотрели телик, разговаривали все разом, и никто никого не слушал. Я думала о Рэе, Старр и прощальной сцене с Дейви. О валунах, зеленой паркинсонии и красноплечих канюках. О красоте камней, бурлящей реке и тишине. Моя тоска то и дело сменялась горячим колющим стыдом. Мне только четырнадцать, а я уже что-то безвозвратно разрушила. Так мне и надо!

Я окончила девятый класс в Мэдисон-Джуниор-Хай, ковыляя с тростью из класса в класс. Раздробленное бедро заживало медленно. Плечо уже работало, и даже треснувшее ребро перестало жечь всякий раз, когда я наклонялась. Но бедро выздоравливать не торопилось, и я неизменно опаздывала на урок. Дни проходили в тумане перкодана. Звонки, парты, переход из кабинета в кабинет. Из учительского рта выпархивали проворные бабочки. Я никак не могла их поймать. Мне нравились меняющиеся цветные группы школьников во дворе, но лица сливались. Они были слишком маленькие и нетронутые, слишком уверенные в себе. Боль для них оставалась страной, о которой слышал или смотрел по телевизору. Она еще не поставила штамп в их паспорт. Мы жили в разных мирах.

Скоро моя роль в бирюзовом доме стала очевидна: нянька для детей, посудомойка, прачка и парикмахер. Парикмахер… Марвел садилась в ванной, точно жаба под камнем, и неумолимо звала меня, как ее — Джастин. Я сбегала в мысли о гамелане, живности в озерцах, оставленных приливом, и даже сине-зеленых занавесках, наблюдая, как текут и прерываются на них полоски. Представляла, что в этом есть какой-то смысл. А она все звала и звала…

— Астрид! Черт, где эта девчонка?!

Притворяться не было смысла, она все равно орала бы, пока я не приду, нарочито прихрамывая, точно служанка в фильме ужасов.

Ее лицо было красным, руки уперты в бока.

— Где тебя носит?!

Я никогда не отвечала — молча открывала кран и пробовала воду.

— Смотри, чтоб не горячо! У меня чувствительная кожа.

Я делала чуть прохладно на мой вкус — круглосуточный перкодан не позволял точно оценить температуру. Она становилась на колени и совала голову под кран, а я мыла жесткие от грязи и лака волосы. Требовалось закрасить корни. Она выбрала светлый оттенок. На упаковке он походил на золотистое сливочное масло, а на ней смотрелся как желтый целлофановый наполнитель для пасхальных подарочных корзин.