Джанет Фитч - Белый олеандр

Я наносила кондиционер, который вонял прогорклым жиром, смывала его и усаживала Марвел на кухонный табурет. Выстилала раковину газетами и расчесывала спутавшиеся макаронины волос. Дернуть хорошенько — и вырвешь клок. Я начинала с кончиков и двигалась вверх, вспоминая, как по вечерам расчесывала мамины сверкающие волосы.

Марвел без умолку болтала о подругах, клиентках по «Мэри Кей», шоу Опры — нет, она-то сама, конечно, его не смотрит, она смотрит только передачу Салли Джесси, потому что Опра — черномазая толстуха, которая и в поломойки не годится, хоть и заработала за сезон десять миллионов… Я притворялась, что она говорит на тарабарском наречии, надевала перчатки и смешивала содержимое бутылочек. Маленькая ванная без окна наполнялась удушливым запахом аммиака, но дверь открывать не разрешалось — чтобы Эд не узнал, что Марвел красится.

Я разделяла лохмы, наносила на корни осветлитель, ставила таймер. Если передержать, на коже появятся огромные кровавые язвы, и волосы вылезут. Мысль была не лишена очарования, но я понимала, что встречаются дома и похуже. По крайней мере, Марвел не пила, а невзрачный Эд едва меня замечал. Здесь мне практически нечего губить.

— Наберешься опыта, — заявила Марвел, пока мы ждали последние пять минут перед тем, как нанести краску, — выучишься на парикмахера. Для женщины неплохой заработок!

У Марвел Турлок были на меня большие планы. Она не хотела лишиться полагающихся ей денег. А я бы скорее напилась хлорки.

Я смывала краску, нависая над ней, точно скала. Она показала в журнале сложный, как электросхема, порядок укладки. Стиль «космополитан»: по бокам волосы убраны вверх, сзади завивка, спереди — подкрученная челка, как у Барбары Стэнвик из «Знакомьтесь, Джон Доу». Майкл бы содрогнулся! Он Стэнвик обожал… Любопытно, как там его шотландская пьеса. Вспоминает ли он меня хоть иногда? Майкл, ты даже представить себе не можешь, как оно…

Липкий розовый гель для укладки добавил вони в жаркой ванной. Я накручивала волосы на розовые бигуди. Становилось дурно. Обвязала ей голову платком и наконец получила разрешение открыть дверь — такое впечатление, что не дышала целый час. Марвел вышла в гостиную.

— Эд, ты где?

Телевизор работал, а Эд сбежал в бар «Добрый рыцарь» пить пиво и смотреть спортивный канал.

— Черт бы его подрал, — произнесла Марвел беззлобно, включила шоу про престарелых сестер и устроилась на диване с ведерком мороженого.

Дорогая Астрид!

Не говори мне, как ты ненавидишь новую семью. Если тебя не бьют, считай, что тебе повезло. Одиночество — нормальное состояние человека. Взращивай его. Оно пробивает новые туннели и питает душу. Не жди, что когда-нибудь его перерастешь. Не надейся найти тех, кто тебя поймет и заполнит пустоту. Умный чуткий человек — исключение, редкое исключение. Если будешь ждать понимания, разочаруешься и ожесточишься. Лучшее всего — понимать себя, понимать, чего ты хочешь, и не позволять быдлу становиться у тебя на пути.

Му-у.

Мне и в голову не приходило, что худшее впереди, пока не закончился запас перкодана. Я по глупости удваивала дозу и теперь валялась, точно потерпевший крушение корабль на безлюдном, усеянном битым стеклом берегу. Из-за кондиционера простудилась — для моей маленькой комнаты-веранды он дул чересчур — и могла думать только о том, что я совсем одна. Одиночество имело металлический привкус. Приходили мысли о смерти. Мальчишка с раком костей в больнице рассказал, что лучше всего пустить в кровь воздух. Он прятал в книжке комиксов украденный шприц. Сказал, если станет совсем плохо, вдует воздуха, и все кончится в считаные секунды. Если бы не письма матери, я бы тоже что-нибудь придумала. Я перечитывала их, пока бумага не истерлась и не расползлась на сгибах.

Когда не могла спать, я выходила босиком на теплый, точно живой, асфальт заднего двора, где дуэтом пели сверчки. Мелкий белый щебень на цветочных клумбах сиял в лунном свете, и их бесплодные очертания подчеркивались воткнутыми через равные промежутки пластмассовыми георгинами. Я отправила маме рисунок дома в море асфальта и щебня, а она ответила стихотворением про младенца Ахиллеса, которого мать окунула в темные воды, чтобы сделать бессмертным. Легче не стало.

Я сидела за садовым столом из красного дерева и слушала соседскую музыку. Их ставни всегда были закрыты, но джаз на саксофоне пробивался сквозь деревянные дощечки, интимный, как прикосновение. Провела пальцами по темному лезвию старого маминого ножа, представляя, как вскрываю вены на запястьях. Если лечь в ванну, ничего не почувствуешь. Если бы не мама, я бы ни секунды не колебалась. На весах сохранялось шаткое равновесие: с одной стороны — вся моя жизнь, с другой — ее письма, легкие, как пожелание спокойной ночи, как прикосновение руки к волосам.

Я игралась с ножом — расставляла пальцы на детской горке и втыкала между ними лезвие: раз-два-три-четыре-пять, раз-два-три… Игра не становилась менее увлекательной, когда острие нечаянно вонзалось в пальцы.

Дорогая Астрид!

Я знаю, что ты сейчас учишься терпению. Ничего не поделаешь. Только старайся, чтобы ничто не потерялось. Замечай все, запоминай каждое оскорбление, каждую слезинку. Вытатуируй их на внутренней стороне своего сознания. Наука о ядах очень полезна. Я тебе уже говорила — художником становятся только по принуждению.

Без перкодана я поняла, почему матери бросают детей в супермаркетах и на игровых площадках. Раньше я и не представляла это нытье, бесконечные требования, необходимость постоянного внимания. Я врала Марвел, что нам назадавали докладов, и скрывалась после школы среди библиотечных полок, читая книги по маминому списку. За одним столом со мной сидели старики с газетами на рейках и ученицы католической школы, которые прятали в учебниках по истории журналы для подростков.

Я читала все: Колетт, Франсуазу Саган, «Шпион в доме любви» Анаис Нин, «Портрет художника в юности», «Луна и грош» о Гогене и короткие рассказы Чехова, которые хвалил Майкл. Миллера у них не было, зато был Керуак. Прочитала «Лолиту», герой которой совсем не походил на Рэя. Слонялась среди стеллажей, водила пальцами по корешкам книг. Они напоминали вежливых и самоуверенных гостей на блестящей вечеринке.

Однажды на полке приключенческой литературы мне в глаза бросилось название. Я принесла книгу на свой стол, полистала мягкие страницы цвета слоновой кости, игнорируя тяжелые взгляды девушек в белых блузках и клетчатых свитерах, и нырнула в нее, как жарким днем — в бассейн.

Называлась она «Искусство выживания».

Любой религии нужна своя библия, и я нашла ее как раз вовремя. Я проглотила ее за восемнадцать часов и начала снова. Я узнала, как продержаться долгие недели в открытом море, если твой белый океанский лайнер пошел ко дну. Потерпев кораблекрушение, ты ловишь рыбу и пьешь ее сок. Губкой впитываешь утреннюю росу с прорезиненной поверхности спасательного плота. Когда тебя носит по волнам в парусной лодке, собираешь дождевую воду в полотнище паруса. А если паруса грязные и палуба покрыта солью, воду пить нельзя. Настил и паруса нужно держать в чистоте. Нужно быть готовым.