Джанет Фитч - Белый олеандр

Я смела в кучу осколки, стараясь не пропустить ни одного, — Кейтлин всегда бегала босиком.

— Когда закончишь, приберись. А я потолкую с черножопой потаскухой!

В кухонное окно было видно, как Марвел марширует к Оливии. Она с шумом хлопнула воротами, они не защелкнулись и снова распахнулись. Она колотила в дверь, орала:

— Выходи, шлюха! Крысиная задница! Кусок дерьма! Держись подальше от этой девчонки, слышишь меня, черная мразь?!

Все соседи были дома — праздновали рождение Царя Иудейского — и имели удовольствие лицезреть этот спектакль. Отлично, Марвел, давай! Покажи, из какого ты теста! Единственное утешение — что Оливия спит мертвым сном в задней комнате и ничего не слышит.

Марвел вырвала с корнем несколько охапок цветов и швырнула их в ставни.

Несмотря на тошноту и головную боль, я весь остаток дня убирала подарочную фольгу и бумажные банты, пылесосила упаковочный наполнитель, выносила мусор и мыла бесконечную гору посуды. Марвел не разрешала прилечь.

Ближе к вечеру явилась полиция. СС. Дети хотели посмотреть, но Марвел вышла во двор, прикрыв за собой дверь. Мы наблюдали из гостиной, как яростно открывается ее рот, а мясистая рука тычет в сторону дома Оливии.

— А чего пришли дяди? — спросил Джастин в пижаме.

Было три часа. Его глаза осоловели от телевизора, сладостей и новых игрушек.

— У кого-то пропала собака.

Марвел открыла дверь и позвала меня.

Я вышла, полируя сапфир своей ненависти, и вполголоса произнесла:

— Jawohl! [14] Слушаюсь! ( нем .).

Из глаз Марвел брызгал слезоточивый газ, моя кожа под ее взглядом покрывалась волдырями. Старший из двоих белых копов отвел меня в сторону.

— Она утверждает, что ты спала у соседки. Строго говоря, это побег.

Я переминалась с ноги на ногу, каждый удар сердца отдавался взрывом головной боли. Если принюхаться, все еще слышались английские цветы. В доме возбужденно закричал что-то по телевизору спортивный комментатор, и полицейский на мгновение отвлекся. Потом вспомнил про меня.

— Та женщина давала тебе спиртное?

— Нет. У Марвел с Эдом вчера была шумная вечеринка, эгг-ног с ромом.

«Смотрите, офицер Муди, как блестит мой сапфир! Я говорю чистую правду!»

— Вас заставляют работать в Рождество?

— Тройная оплата. У меня столько алиментов, не поверишь… Так что ты делала у соседки?

— Слушала музыку, разговаривала.

— И ночевала?

— Здесь было шумно, не уснуть.

Он подергал себя за мясистую мочку уха.

— Часто туда ходишь?

Я пожала плечами:

— Она очень милая. Только занятая, все время уезжает.

— Она знакомила тебя с друзьями?

Я покачала головой, идиотски приоткрыв рот, как будто понятия не имею, на что он намекает. Хотите сказать, сводила ли она меня с клиентами? Подавала ли меня на блюдечке мужику на «БМВ», как в «Прелестном дитя»? Я чуть не расхохоталась ему в лицо.

— Она рассказывала, чем занимается? — продолжил он тихо, поглаживая щетинистые усы.

— По-моему, организует праздники.

Идея родилась совершенно неожиданно.

— Что за бред?! — Марвел, беседовавшая со вторым полицейским, сузила глаза.

Я повернулась спиной к бирюзовому дому, чтобы она не читала по губам.

— Марвел ненавидит ее, потому что она красивая и у нее нет детей. Обзывает ее шлюхой и черномазой. Стыдно, но что я могу сделать, я же только приемная. Она всех соседей обзывает, спросите кого угодно. Вонючие латиносы, жидовские морды… Ее все ненавидят.

Наш офицер Муди такими словами, наверное, тоже не гнушался. Только не при посторонних.

Меня отправили в дом, и я смотрела в кухонное окно, как СС двинулись в садик Оливии и постучались в дверь. Через пять минут ушли.

— Вы что, ее не арестуете?! — завопила Марвел.

Патрульная машина медленно отъезжала от тротуара без Оливии Джонстоун.

Остаток рождественских праздников прошел спокойно, если не считать, что Марвел следила за мной, как за магазинным вором. Нельзя было сгонять на рынок, в библиотеку или отправиться на «пробежку». Орать она в основном прекратила, только по-прежнему раздавала указания и гоняла, как прислугу. Бросила меня одну с детьми на Новый год, хотя четыре раза звонила и проверяла. Я оставляла сообщения у Оливии на автоответчике, но она так и не взяла трубку.

На третьем уроке, в первый после зимних каникул школьный день, мне вручили желтый листок вызова к завучу. Там меня ждала толстая соцработница с кислой миной. Завуч велела забрать из шкафчика вещи и оставить учебники на столе дежурного. Она даже не взглянула мне в лицо. Новая соцработница добавила, что остальные мои пожитки уже в машине.

Я набрала код от шкафчика и со смешанными чувствами вынула книги. Как это похоже на Марвел: провернуть все без предупреждения, пока я в школе! Я была, а теперь меня нет. Я больше никогда их не увижу, не попрощаюсь с Оливией.

Соцработница по фамилии Кардоза отчитывала меня всю дорогу:

— Миссис Турлок все рассказала про твое распутство и наркотики. И это при малых детях! Ничего, там, куда мы едем, тебя живо обучат хорошим манерам!

Молодая дурнушка с широким суровым лицом, толстыми щеками и нечистой кожей.

Я не стала спорить. Больше ни с кем никогда разговаривать не буду.

Интересно, что наврет детям Марвел? Наплетет, что я умерла или сбежала? Нет, придумает что-нибудь прямо противоположное, достойное коллекционных тарелок. Например, что я уехала на ферму к бабушке, где дни напролет катаюсь на лошади и ем мороженое.

Хотя больно было признавать, я понимала, что Оливия, скорее всего, вздохнет с облегчением. Немного поскучает, однако не в ее характере грустить подолгу. Слишком много полицейских с золотыми жетонами барабанили ей в дверь! Она предпочтет покупать дорогие свитера. Я обхватила себя руками и привалилась к дверце. Будь у меня больше сил, можно было бы ее открыть и выпасть под колеса восьмиосной фуры на соседней полосе.

Новый дом располагался в Голливуде. Для приемной семьи — слишком шикарен: резное крыльцо, массивная деревянная дверь. Я гадала, в чем тут загвоздка. Кардоза в радостном возбуждении теребила сумочку. Нам открыла латиноамериканка с длинной косой и настороженным взглядом. Внутри из-за тяжелых занавесей царил полумрак. До середины стены поблескивали деревянные панели. Пахло лимонным маслом.

Через секунду появилась и сама приемная мать, роскошная, статная, с мелодраматической седой прядью в волосах. Она поздоровалась с нами за руку, и глаза Кардозы заблестели при виде приталенного костюма и высоких каблуков.

– ¿Que pasa con su cara? [15] Что у тебя с лицом? ( исп .). — спросила приемная мать.

Соцработница пожала плечами.

Амелия пригласила нас в прекрасную гостиную с резной мебелью, ножками стульев в виде птичьих когтей, камчатными скатертями и кружевами. Подала чай в серебряном сервизе и сливочное печенье на тонком английском фарфоре с цветочками. Я пустила в ход весь опыт общения с Оливией, демонстрируя, как умею держать чашку с блюдцем и не ронять ложечку. Они беседовали на испанском, а я смотрела на эркерное окно с рамой из гималайского кедра. Тихо, телевизора не слышно. На каминной доске тикают часики.