Джанет Фитч - Белый олеандр

Над парадной дорожкой перед домом были устроены шпалеры с розами, и Клэр не нравились люди, которые не желали под ними проходить. «Только добродетель и любовь могут пройти под аркой из роз!» Она не любила, когда в доме появлялись с черного хода, не разрешала мне носить черное. Первый раз, когда я что-то такое надела, она заявила: «Черный — цвет Сатурна, детям неблагоприятно».

Я убрала жемчуг в футляр и спрятала под шарфики в левом верхнем ящике комода. Большинство драгоценностей она хранила в бумажном пакете в морозильнике, думая, что там их не найдут грабители, однако жемчуг замораживать было нельзя.

В двух правых ящиках лежало шелковое белье светлых полутонов, цвета шампанского, розовой ракушки и льдистое голубое. Комбинации и ночнушки, подходящие друг к другу бюстгалтеры и трусы. Все тщательно сложено, тут и там — саше с ароматными травами. Ящиком ниже — аккуратные стопки футболок, белая и цветная: селадоновые, розовато-лиловые, серо-коричневые. Слева шорты и легкие свитера. Внизу большие платки. На шкафу — зимняя одежда в чехлах с молниями.

Склонность к порядку и ритуалам была одной из самых привлекательных для меня черт Клэр — все эти ее календари и правила. Она знала, например, когда убирать зимние вещи. Я приходила в восторг. Порядок, изящество и эксцентричность! Маленькие женские секреты, мешочки для стирки нижнего белья и сочетающееся лифчики и трусы. Она выкинула мои дырявые, еще от Старр, и купила все новое в универмаге, обсуждая с пожилой продавщицей фасоны бюстгалтеров. Я хотела атласный с кружевами, черный с изумрудным, но Клэр мягко отказала. Я притворилась, что она моя мать, и немного покапризничала.

Клэр сделала новые профессиональные фотографии крупным планом. Мы отправились забирать их в Голливуд, в ателье на бульваре Кахуэнга. На снимках она выглядела совсем другой — сосредоточенной и оживленной. В жизни же была тонкой, мечтательной, вся из острых углов, как мадемуазели Пикассо. Фотограф, старый заспанный армянин, считал, что мне тоже надо сфотографироваться.

— Ее можно на подиум! — заявил он Клэр. — И не такие ходят!

Моя рука инстинктивно потянулась к шрамам. Разве он не видит, какая я уродина?

Клэр улыбнулась, погладила меня по волосам:

— Хочешь?

— Нет, — тихо ответила я, чтобы фотограф не услышал.

— Мы подумаем, — сказала она.

По дороге к машине, в жарком мареве серого, словно голубиное крыло, дня, нам попался старый попрошайка-хиппи с седой шевелюрой и зеленой армейской сумкой на груди. Какой-то прохожий оттолкнул плечом протянутый к нему бумажный стаканчик и перешел улицу. Хиппи был недостаточно напорист. Я вспомнила, как стреляла мелочь на парковке перед винным магазином, но то было иное: я не алкаш и не наркоманка, мне всего пятнадцать. А он загубил свою жизнь.

— Эй! Помогите человеку!

Я была готова ступить на проезжую часть и сбежать от этого пугала, но Клэр внимательно его оглядела. Она не умела игнорировать людей.

— Помогите, мадам! Дайте хоть что-нибудь!

Загорелся зеленый. Клэр высыпала из кошелька на ладонь мелочь. Она ничего не понимала в бродягах. Стоит проявить к ним толику сочувствия — прицепятся как репей! Клэр видела только его худобу и хромоту. Вероятно, задело машиной, когда попрошайничал у светофора. Мать пригрозила бы вытолкать его под автобус, а Клэр была доброй и верила в единство душ.

Хиппи сунул деньги в карман.

— Вы настоящий человек! Когда дела плохи, никто тебе и в глаза не посмотрит! — Кинул на меня осуждающий взгляд. — Мне все равно, подадут или нет, но я хочу, чтобы смотрели в глаза, понимаете?

— Да, — ответила Клэр. В ее голосе журчал прохладный ручей и слышалось тепло рук.

— Всю жизнь пахал и надорвал спину. А на работе никогда не пил, никогда!

— Я верю.

Снова загорелся красный. Я была готова потянуть Клэр прямо под машины. Куда бы мы ни шли, люди кормили ее историями своей тяжелой жизни. Видели, что она слишком воспитанная, чтобы взять и уйти. Он придвинулся. Она, вероятно, была первым за много дней нормальным человеком, который стал его слушать.

— Работу я еще найду, — продолжал он.

В нос ударил его запах. Либо он сам обоссался, либо помог кто-то другой.

— Но всем насрать!

— Не всем. — Клонящееся к закату солнце зажгло пламенем кончики темных волос Клэр.

— Вы настоящий человек, такие теперь не в моде. Всем нужны машины…

Бродяга дышал смрадом ей в лицо, а она из вежливости не отворачивалась, не хотела обидеть. Он, как все подобные типы, сразу ее раскусил.

— В смысле, ну сколько человек надо, чтобы жарить гамбургеры?

— Немного. Или, может быть, наоборот… — Она неуверенно улыбнулась и откинула с лица растрепавшиеся на ветру волосы.

Снова загорелся зеленый, а мы так и стояли на углу Сансет и Кахуэнги. Люди обходили нас, точно яму в асфальте.

Он еще больше придвинулся и интимно понизил голос:

— Вот вы видите во мне мужчину? — Высунул язык в щель от недостающего зуба.

Она вспыхнула и смущенно пожала плечами. Разумеется, нет! Хотелось спихнуть его с тротуара.

— Раньше я женщинам нравился. Пока работал.

Я видела напряжение на ее лице, Клэр хотела отступить, но боялась обидеть. Теребила конверт с большими глянцевыми фотографиями, за которые только что отвалила двести долларов. Из проехавшего мимо черного «Корвета» донесся рэп.

— Вы хорошая женщина, но вы бы передо мной не разделись, так?

Она мяла конверт, по дрожащему лицу проносились противоречивые эмоции.

— Я не…

— Я вас не виню. Только не разделись бы…

Какой же печальный был у него вид!

Я взяла ее за руку.

— Клэр, нам пора!

Однако она уже попалась на крючок, бродяга успешно задурил ей голову.

— Я скучаю по женщинам, их запаху. Вот как у вас. Не знаю, что за духи…

«Дыхание времени» здесь было так же неуместно, как полевой цветок в зоне боевых действий. Я поразилась, что он унюхал его сквозь собственную вонь.

И все же я его понимала. Мне тоже нравилось, как она пахнет. Я была готова сколько угодно сидеть на ее постели, когда она заплетала мне французскую косичку, и вдыхать ее аромат.

— Спасибо, — пролепетала она.

В этом вся Клэр. Она боялась обидеть человека, даже если он — старый бродяга.

— Можно понюхать ваши волосы?

Она побледнела. Не умела отказывать. Он мог делать все что угодно, и она не знала бы, как его остановить.

— Не бойтесь! — сказал он, поднимая руки с толстыми, словно рог, ногтями. — Вон сколько людей кругом, я вас не трону.

Она сглотнула, кивнула и зажмурилась, а он осторожно взял кончиками пальцев прядь волос, как будто цветок, вдохнул и улыбнулся. Ее шампунь пах розмарином и гвоздикой.

— Спасибо, — прошептал он и отошел, не оборачиваясь.