Джанет Фитч - Белый олеандр

Тем не менее девушка рывком поднялась с мягкого дивана, и я увидела, что она беременна. Темные глаза под узкими выщипанными полумесяцем бровями встретились с моими:

— Ну что, не туда попала?

Рина фыркнула:

— Не туда? А куда надо? Ты скажи, мы все пойдем!

Девушка показала ей средний палец, сняла со старомодной стоячей вешалки толстовку и лениво натянула капюшон на голову.

— Идем.

Мы вышли в дождь, сменившийся легкой моросью, и взяли по две сумки.

— Я Астрид.

— Ну и?

Отнесли вещи в комнату напротив кухни. Две разобранные кровати.

— Та твоя, — указала Ивон, бросая сумки. — Мои вещи не трожь, убью! — Развернулась и вышла.

Бардак стоял невероятный. Одежда вываливалась из шкафа, громоздилась на кроватях, столе, кучами у стен. Повсюду лежали журналы про прически, потрепанные комиксы. У Ивон над кроватью висели фотографии, на которых парни с девушками держались за руки и скакали верхом без седла по пляжу. На комоде стояла китайская бумажная лошадка с упряжью из красной бахромы и золотой фольги, охраняя ярко-желтое портативное радио, набор для макияжа с двадцатью оттенками теней и фото молодого телевизионного актера в рамке за два доллара.

Я убрала с кровати мокрое полотенце, комбинезон, розовую толстовку, грязную тарелку и задумалась, что менее оскорбительно: бросить на пол или на ее кровать. Решила, что на пол. В комоде, однако, Ивон освободила два ящика, а в шкафу болталось штук пять свободных вешалок.

Заправила постель, разложила одежду аккуратными стопками, лучшее повесила в шкаф. Для остального места не было. «Мои вещи не трожь, убью!» Когда-то я сказала то же самое. Вспомнилась комната у Клэр, как я сомневалась, смогу ли когда-нибудь ее заполнить. Клэр дала мне слишком много, я не смогла удержать дары. Поделом!.. Сложила оставшееся в сумки и задвинула под старомодную металлическую кровать. Мои артефакты, все, чем я успела побывать. Над кроватью повесила рисунок Пола Траута: «Никого не подпускаю». Где он теперь? Получу ли я еще от него весточку? Полюбит ли его кто-нибудь, покажет ли ему, что такое красота?

Пошла через узкий коридор в кухню, где сидели Рина и еще одна девушка, с волосами цвета маджента и темными корнями. Перед обеими стояли открытые бутылки «Хайнекен» и стеклянная пепельница. Столы были сплошь заставлены грязной посудой и контейнерами из-под еды.

— Астрид, это Ники! — Рина повернулась к крашеной девушке.

Та, в отличие от Ивон, смерила меня внимательным взглядом. Карие глаза взвесили с точностью до грамма, осмотрели с ног до головы, скользнули по швам на одежде.

— Кто тебя так?

Я пожала плечами:

— Девчонки в Мак. Уже проходит.

Ники откинулась на стуле, заложила руки за голову.

— Сестричкам не нравится, когда белые девочки клеят их парней. — Хлебнула пива, не спуская с меня взгляда. — Обкорнали тебя тоже они?

— Ты что, «Полиция Гаваев»? Оставь ее в покое! — Рина выудила из холодильника с наклейками рок-групп еще одну бутылку.

Беглый взгляд внутрь надежды не прибавил: пиво, картонные контейнеры, колбаса. Рина протянула бутылку:

— Хочешь?

Я взяла. А что, теперь я живу здесь — мы пьем пиво и курим черные сигареты. Интересно, что еще мы делаем на Риппл-стрит?

Рина хлопала облезлыми бежевыми дверцами шкафчиков. Не обнаружила ничего, кроме пыльных старых кастрюль да разномастных стаканов и тарелок.

— Ты съела чипсы, которые я купила?

— Ивон, — отозвалась Ники.

— Лопает за двоих.

Ники и Рина уехали. Ивон спала на боку на диване, посасывая большой палец. Белый кот свернулся у ее спины. На столе валялся пустой пакет из-под чипсов. Телик показывал местные новости. На десятом шоссе рухнул вертолет: плачущие люди, репортеры на обочине, кровь и смятение.

Я вышла на крыльцо. После дождя земля пахла влагой и зеленью. Мимо прошагали две девушки моего возраста с детьми: карапузом на трехколесном велосипеде и младенцем в розовой коляске. Мамаши уставились на меня из-под выщипанных бровей, которые делали лица невыразительными. Мимо с раскатистым ревом, сверкая хромом и белыми сиденьями, промчалось голубое американское авто шестидесятых, чья-то радость и гордость. Мы проводили его взглядами.

Небо на западе посветлело, далекие горы омылись в лучах заката. Здесь, внизу, темнело рано, склон за трассой загораживал свет, но в конце улицы и на холмах еще светило солнце, золотя купола обсерватории, которая возвышалась на вершине, как собор.

Я пошла в сторону света, мимо офисов, детских центров, булочной «Долли Мэдисон» и двухэтажных домов на четыре семьи с деревянными ступенями, банановыми пальмами и кукурузой. Магазин электроники. Магазин, торгующий реквизитом кинокартин. Поставщик оборудования для казино с крытым фургоном американских пионеров за забором. Ремонтная мастерская «Мазда» на углу Флетчер-драйв рядом с мостом.

Отсюда открывался чудесный вид на реку, согретую последними лучами солнца и устремляющуюся вдаль сквозь синячно-серые облака. Она несла свои воды в сторону Лонг-Бич. Я оперлась руками о мокрое бетонное ограждение и смотрела на север в сторону холмов и парка. Русло забили многолетний ил, валуны и деревья. Река возвращалась в первобытное состояние, несмотря на массивные бетонные берега. Тайная река. Высокая белая птица, стоя на одной ноге, ловила рыбу меж камней, как на японской деревянной гравюре. Пятьдесят видов на реку Лос-Анджелес…

Загудел клаксон, из окна крикнули:

— Дашь мне, детка?

Мне было все равно — на мосту запрещено останавливаться. Я думала, здесь ли Клэр, видит ли меня. Хотелось показать ей этого журавля и реку. Я не заслужила красоты, но все равно подняла голову и подставила лицо последним золотым лучам.

На следующий день Рина разбудила нас ни свет ни заря. Мне как раз снилось, что я тону после кораблекрушения в Северной Атлантике. В комнате было темно и невыносимо холодно.

— Пролетарии всех стран, поднимайтесь!

Дым черной сигареты разогнал грезы.

— Вам нечего терять, кроме карты «Виза», «Хэппи мил» и прокладок «Котекс» с крылышками! — Она зажгла свет.

На соседней кровати Ивон застонала, схватила туфлю и вяло запустила ее в Рину.

— Долбаный четверг!

Одевались спиной друг к другу. Тяжелая грудь и пышные бедра Ивон потрясли меня своей красотой. В изгибах ее тела я видела Матисса и Ренуара. Несмотря на одинаковый возраст, я по сравнению с ней выглядела просто ребенком.

— Настучу на эту давалку в Службу иммиграции! Один пендель — и полетит обратно в свою Россию!

Ивон порылась в куче одежды, выудила водолазку, понюхала, швырнула обратно. Я поплелась в ванную умываться и чистить зубы. Когда вернулась, она уже наливала кофе в видавший виды термос и бросала в пакет соленые крекеры.