Владимир Козлов - Сестра Морфея

Его монолог Людмилу Ивановну ни сколько не смутил. Ни один мускул не дрогнул на её лице, и она без тени смущения продолжала опираться на Розу Викторовну.

— Роза здесь работает семнадцать лет, знает, как эту головную боль снимать. А я буду прозрачна, как росинка. Здесь же почти весь инвентарь дармовой

— Имей в виду, что Роза возможно тоже не чиста на руку и запускала свою лапу в это имущество, — поучал он её. — Ты не задумывалась, с какой лёгкостью она отдала тебе ключи? Всё спишут на тебя, на ключницу. И тогда отправят тебя в тайгу лес косить или матрацы шить для своих коллег по криминалу.

— Не пугай любимый, — вырвалось у неё. — Прежде чем отсюда что — то взять, я узнала у завхоза, что буквально всё, находящееся здесь, до дорогих велосипедов не оприходовано. За этот товар деньги никто не платил. Богатые дяди и тёти привозили всё в дар.

Платон больше не стал с ней разговаривать и ушёл к себе в бассейн. А она между тем, всё — таки прислушалась к словам своего «любимого» и твёрдо зареклась, что отныне даже носка не вынесет из инвентарной комнаты. Но эта болезнь уходить с работы не пустой въелась в неё до пор кожи. Болезнь ежедневно докучала ей и, какой — то неведомый голос провокаторши, как заезжая пластинка твердил «Проверь все двери хорошо! Проверь все двери хорошо!».

Тогда она решила открыть дверь с табличкой приточной вентиляционной камеры спорткомплекса.

Её радости не было предела. Там тоже стояли стеллажи, но не с вещами, а с трёхлитровыми банками различного варенья и мёда. Она посчитала, их было ровно сто штук. Помимо этого мёд хранился ещё в одной фляге, а в двух мешках из рогожи под стеллажами она обнаружила настоящую астраханскую воблу. Всё это добро директор доверил хранить Розе Викторовне, и принадлежало это не детскому дому, а ему лично. У него была своя пасека, и мёду он выкачивал достаточно, продавая его по поддельным бумагам детскому дому. Ту же процедуру он проворачивал и с вареньем, только варенье варилось из урожая детского дома. Чего она знать не могла. А воблу он частенько ловил в Астрахани, где у него жил родной брат. Затем Людка взобралась на самый верх и обнаружила там десять ящиков шоколада и ассорти дорогих конфет.

«Всё что находиться не на складе в столовой принадлежит мне» — подумала она и с этого дня Людмила стала приходить и уходить с работы два раза в день. Создавалось впечатление, что она как стахановка работает в спортивном зале. Стахановская жилка в ней действительно присутствовала, только направление у этой жилки было не здоровое, толи она действительно была вороватой дамой, толи у неё бурно обострялась клептомания. Как бы то ни было, но за двадцать дней она приточку оголила, оставив в покое только засахаренный мёд во фляге. Никому и в голову не приходило, что её порыв к работе был связан не с тренировками, а к тому, что находилось за дверями приточки.

С некоторых пор Платон стал ощущать от Янки и Людмилы Ивановны рыбный душок. Но еда едой, а душа, то просит всё равно что — то вынести с территории детского дома. Она уже по своему «профессиональному статусу» обогнала Богдадского вора. Она крала всё, что попадало под руку и после кражи её щёки не покрывались румянцем. Людмиле Ивановне, краснеть было не за что, считая, что вокруг неё всё колхозное и значит всё её. Оставил мальчик новые тапочки в бассейне, значит, распростился с ними. Людмила Ивановна без примерки спрятала их в сумку. Мягкая игрушка, имеющая приличный вид, бесхозно лежащая на диване в вестибюле, или каком другом месте перебазировалась тоже в её сумку. Медали и кубки, завоёванные детьми в спорте или в творческих конкурсах, украшавшие стены и стенды коридоров, начали постепенно и бесследно исчезать. Воришек поймать не удалось. Грешили на студентов, которые жили при гостинице детского дома, дожидаясь своего жилья. Но эту версию отмели быстро, так — как в июле и августе они отдыхали в станице Каневской, а стены с каждым днём лишались по одному — два экземпляра. Тогда решили по коридорам поставить камеры наружного наблюдения. Один Сергей Сергеевич догадывался, чьих это рук дело, так — как Людмила не обошла вниманием и его сейф, где хранились у него личные вещи. Запирал он его только тогда, когда уходил на выходные. Пропажу он обнаружил на следующий день в её кабинете. Вещи она похитила, не ценные, но ежедневно нужные, это специальные ножницы для обрезания накладок и банка шведского клея Ультра.

— Ты зачем у меня в сейфе рылась? — спросил он, — увидав на её столе свои ножницы и банку с клеем.

Она в изумлении выпучила глаза.

— Ты что любимый. У меня и ключа от твоего сейфа нет. И что там у тебя брать? Вино продукции Жан Поль Шене или икру паюсную? Нет там этого.

Он уже привык и не придавал значения на её чувственные обращения к нему, а в это раз уважительно посмотрел на неё.

— Надо же, ты даже Шене знаешь. Похвально! Но вот этот клей и ножницы, — показал он на стол, — ты умыкнула у меня из сейфа.

— Так уж и умыкнула. Наверное, взяла на память. Но если тебе жалко забери своё добро назад. А Шене я не пила, но историческое значение этих вин мне известно.

Платон одарил её колючим взглядом:

— Ты мне вином зубы не заговаривай. Ты у меня прибрала к рукам мои рабочие ножницы, которыми я пользуюсь каждый день, и клей. А если ты не знаешь чего тебе спереть, то переключайся на фрукты и виноград. На территории детского дома этого добра вдоволь растёт.

— Винограду у меня в Орехово целая плантация растёт, — хмыкнула она, — разных сортов и изабелла и мускат гамбургский и дамские пальчики. Ешь — не хочу.

— Расти то он растёт, только брат тебе ни виноградинки оттуда не даст, сама же говорила, что он жмот у тебя первостепенный. И я бы на его месте не дал, ты ни разу не удосужилась за лето поработать на участке.

— Ну и пусть не даёт, — психанула она, — осень не за горами. У него криз наступит, и он окажется в палате № 6. А я с Янкой приеду и соберу весь шабаш, который растёт до весны. А в детском доме я больше ничего брать не буду. Только вот выберу момент и стащу из их музея гармошку, на которой бойцы в окопах в Отечественную войну пиликали. Пускай отец порадуется. А в наш музей всё равно никто не ходит, да и не музей это, а склад утиля.

— Попадёшься, тогда тебе на этой гармошке у ворот детского дома, точно марш Славянку сыграют. Не забывай, по всем периметрам на этажах установлены камеры наружного наблюдения.

— Не попадусь, — уверенно сказала она, — а попадусь плакать не стану. Я уже не могу смотреть на этих уродов. Быстрее бы первое сентября наступало, чтобы заниматься своей работой, а не выслушивать пошлости и смотреть на задницы переростков. Все они эксгибиционисты

— Не понял, — вздёрнул брови Платон.