Роман Солнцев - Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

— Что он мне сделает из своего Лондона?! — крикнул Кирилл. — Вот приедь он сюда… я и без суда бы с ним разобрался.

— Тихо, тихо… — заворковал по отчески начальник колонии, вновь простирая длинные руки над столом. И на минуту разговор стал спокойнее.

Но лучше бы Кириллу не пить. После того, как все хором гаркнули «горько!» и Кирилл поцеловал свою молчаливую невесту, он выпил еще и вдруг начал кричать, что только казаки спасут Россию. Но при этом, раскрасневшись, как большое пухлое дитя, смеялся во все горло, и трудно было понять, всерьез он это заявляет или нет.

— Саблями, саблями помашем!.. Нагайками, нагайками порядок наведем!

А заключил и вовсе несуразным тостом:

— Выпьемте за то, чтобы скорее мы пришли с Зюганкиным к власти! Вот тогда всю интеллигенцию и повесим на заборах сушиться, как штаны после дождя!

Полковник укатывался от смеха, а Наталья, побледнев от страха, шептала сыну:

— Ну как ты можешь? — И людям за столом. — Да он шутит, шутит! Всю жизнь такой!

Поперека, дергая шеей, встал и начал рассказывать анекдот, чтобы как-то развеять неприятное впечатление от слов сына:

— Двоечник Вася пришел из школы и говорит маме… Мама!

В эту минуту Кирилл сжал кулаки и неожиданно повалился на пол, и, мяча непонятное, стал дергать ногами. Это был припадок. Такого с ним давно не происходило.

— Врача!.. — опрокидывая стул, воззвала Наталья.

— Где телефон? Тут есть телефон?!

Полковник, достав сотовый, тыкал в кнопки.

Сухопарый Поперека опустил возле сына на колени:

— Киря… милый… — ловко обнял его, зажав руки и ноги… сын двинул ему коленом в живот… глаза у него были распахнуты и бессмысленны…

Вокруг бегали, кто-то сказал:

— Пока в эту тьмутаракань доберутся… его надо на воздух.

Петр Платонович, собравшись с силами, поднял сына на руки и почувствовал, как в спине или в груди что-то щелкнуло. «Ничего. Как-нибудь».

Полковник подскочил и помог, ухватил Кирилла за плечи. Они вытащили больного в раздевалку, где по каменной склизкой лестнице с ночной улицы лился холодный воздух.

— Сыночек, — плакала Наталья.

— Киря… — стонала невеста, оглаживая жениху лицо. Впервые она сегодня заговорила. — Очнись, пожалуйста.

— Довели русских парней, — цедила мать невесты, неприязненно оглядывая чернявых хозяев кафе, стоявших в стороне. — Чё уставились?! Дайте мокрое полотенце!.. Или вы не умываетесь?!

Когда приехала «скорая помощь», Кирилл уже очнулся. Увидев людей в белых халатах, медленно, опираясь кулаками о стену, поднялся на ноги.

— Всё, всё… прошло… никуда не поеду… спасибо…

— Значит, по пьянке вызвали? — сурово спросил один из врачей.

Поперека-старший и полковник шепотом объяснились с медработниками, извинились, всучили им бутылку водки со стола, и машина с красным крестом укатила.

Постояв с полчаса на улице, Кирилл спустился в подвальчик все с той же, как бы легкомысленной улыбкой могучего краснощекого человека.

— Это так… это у нас бывает… — небрежно пробормотал он. — Это мы выходим на связь со вселенной…

И за столом облегченно заговорили о йоге, о космосе, о том, что мы дети великого Духа.

И мать невесты Мария Ильинична изумила всех знанием этого предмета, хоть по специальности — простой бухгалтер.

— У каждого из нас семь тел. Физическое… эфирное… астральное… ну и так далее… если проще: тело простое, тело жизни, тело желаний, тело мыслей, тело Высшего разума… И всё что мы тут делаем, записывается над нами, в мире Абсолюта. Ну, как на граммофонной пластинке. Так что, отец Владимир, судить мы можем и здесь. А уж там нас поправят. Но никак, я думаю, не обидят тех, кто трудился в поте лица и не позволял себя ложью и насилием оскорблять.

И она закончила свою речь словами:

— Очень я рада, что у меня такая хорошая родня теперь. Спасибо, что Танютку уберегли. Пишите нам письма, мы вас будем вспоминать.

Полковник Палкин, отодвигаясь с грохотом от стола, уже багроволицый от выпитого, сердито заговорил:

— А мы не отпустим! А мы с жильем поможем, если надо. И не на территории, а в городе. Через год-два. Кирилл у нас самый хороший воспитатель. Он тебе и поп, и картину нарисует, и на гармошке.

Мать Тани шумно встала, обняла и поцеловала Кирилла.

— Он и там пригодится. Там нехристи, народ темный. Ни Христа не знают, ни Будду. А только водку и коноплю. И куда смотрит Путин??? Скоро одни чиновники живые останутся, верно, Киря?..

За полночь, ни до чего не договорившись по поводу дальнейшей судьбы молодоженов, свадьба разъехалась спать. Даже песен не попели — все политика жгла душу…

Жених увез невесту на квартиру покойной бабушки, Поперека с гостьей из Забайкалья направился домой к Наталье — всех развозил «черный воронок», обмотанный розовой лентой — по страстной смешной упрямой просьбе Кирилла и, естественно, по распоряжению полковника Палкина.

На прощание, на сыром ветру, полковник сказал Петру Платоновичу:

— Скучно нам в колонии без интеллигенции… раньше веселее было… Хотя, понятно, ни за что сажали, но мы-то понимали, не мучили… зато анекдоты, стихи… а знаете какие спектакли ставили! Куда тебе МХАТ!

Поперека, подняв ворот куртки, усмехнулся:

— Ну вот меня посодят, устроим хор.

Иван Артемьевич нахмурился.

— Нет, вас не посадят. Это их бы надо… развели бардак возле атомных центров…

Петр Платонович уснул в постели мигом. Но перед рассветом, часа в четыре, он очнулся мокрый, не хватало воздуха, в голове словно река шумела.

Не хотелось беспокоить Наталью — она легла в спальне, на второй кровати рядом с гостьей. Поперека поднялся и, протянув руки, побрел наощупь, как в тумане, в сторону кухни — валерьянки накапать. В углу мерцала розовая лампочка холодильной камеры. Только нащупал чашку на сушилке — Наталья уже рядом, держит под локоть.

— Тебе плохо?..

— Нет! Так, на всякий случай.

Она быстро накапала мужу валокордина, насильно отвела на диван, где он спал, и, мгновенно измерив давление, вызвала «скорую».

— Зачем?.. — запротестовал он. — Еще до утра вон сколько… Отлежусь — и на работу.

Длинноносая его жена стояла над ним, и губы ее дрожали.

— На работу? Петя, ты дурак? У тебя криз… еще немного — второй инсульт… и ты никогда больше не увидишь свою работу. Будешь лежать в земле, Петя. — Она утерла глаза. — Лежи, не шевелись. Разве можно было в одиночку его поднимать? И пить тебе нельзя. И сердиться. И по бабам ходить…

Нет смысла приводить здесь все слова, которые она ему в слезах говорила, ожидая приезда «скорой помощи».

— Еще один приступ инсульта — и ты погибнешь, — продолжала умная жена уже в палате. — Эта страшная штука, неотвязная… С таким давлением не живут.