Роман Солнцев - Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

Открылась дверь — появилась грузная большая Мария, мать Татьяны.

— Я уж попрощаться. — Она подняла руки и подержала над Поперекой. Лицо у нее было сосредоточенное. — Вы скоро встанете. Я за вас спокойна. От вас исходит сильнейшее поле. Значит, и сын не отступит в жизни Я буду их ждать. Как решат, так и будет. — Она помолчала, с улыбкой глядя на дочь. — Она тоже добрая, не смотря на то, что в жизни случилось… Помню, растили поросят, давали им имена — и есть не могли. А в совхозе сейчас сразу детям говорим: это живой хлеб. С глазами? С глазами. И на хлебе рисуем глаза. А что делать? Так спокойней. В самом деле, трудно в Сибири при нашей бедности быть вегетарианцами… — Мария перекрестила Петра Платоновича, и они с дочерью вышли из палаты.

А после «тихого» часа в палату неожиданно закатилась низенькая, сильно крашеная дама в очень белом халате — наверное, принесенном из дома. В руке три красных розы, обмотанные прозрачной бумагой.

— Можно? — и Петр Платонович не сразу узнал в ней Соню, ТСВ. — У тебя инфаркт? Не говори, только моргни.

Положила цветы на тумбочку. От Сони вновь пахнет духами и конфетами, или уж так кажется Попереке. На губах будто белая короста — густая помада. На левой пухлой ручке серебряная цепочка. Хорошо хоть не золотая.

— Я спросила у главврача — не инсульт опять? Говорит, нет. Значит, инфаркт. Я принесла очень хорошее лекарство, из Америки, отдала Сергею Сергеевичу.

Поперека усмехнулся:

— Ты же говорила: знать меня больше не желаешь. Или тебя партия прислала? И лекарства на ее деньги куплены?

— Грубый… — пролепетала Соня, подойдя ближе. — Ты носорог. Мамонт. При чем тут партия? Когда она придет к власти, я попрошу секретарей, чтобы тебя не обижали.

— Чего?! — весело воскликнул Петр Платонович.

— Они же понимают — при советской власти такого бардака не было. — Соня уселась рядом, ласково глядя на него узкими синими глазками. — Твоя критика всех и вся вполне их устраивает. И то, что тебе дали премию… пускай. Жорес Алферов Нобелевскую получил — и ничего, партия не возражала.

«Дура ты или прикидываешься? — думал Поперека, слушая доверительный лепет своей бывшей первой жены. — Но ведь юрфак-то окончила на пятерки?»

— Ничего сейчас не говори, — она положила чистенький пальчик со сверкнувшим синим камушком сбоку на рот Попереки. — Тебе пора определиться. Через месяца в стране начнутся события, я знаю…

Поперека расслабленно улыбался. Почему-то вспомнились темные без единой лампочки коридоры общежития, где Сонька урчала как кошка в его объятиях. И еще поражало его, помнится, что ножки у нее 35-го размера. Глядя на эту упитанную нежную «бабочку», никогда не подумаешь.

— Ну, мне пора, — она вскинула глазки, как бы глядя на некий циферблат. Послала Петру Платоновичу воздушный поцелуй и уже из дверей, обернувшись, нежно проворковала. — Прокурор области состоит у нас. Хрю.

«Хрю». Это у нее была ласковая форма приветствия и прощания во времена студенчества — видимо, ее все же смущали собственные округлые телеса.

Только что ушла Соня Копалова — явилась с букетом белых и вишневых георгинов странная пара: худенькая плоская дама со вкрадчивым, исподлобья взглядом, и высокий светловолосый «ариец» с глупыми губами, причем верхняя губа вздернута. И очень громко говорит, как на площади.

— Мы из «Единой России». Мы сделаем всё, чтобы защитить вас. Наймем лучших адвокатов. Истинные патриоты России не должны страдать за свою критику. Мы обратимся к нашему лидеру, к ВВП. Да.

Кривясь, Поперека смотрел на них. Еще одна партия, еще одно сборище людей, которые хотят быть там, где света больше. Что им сказать? Послать к черту — исходя из интересов науки не стоит. И все же Петр Платонович процедил:

— Я ни с кем. Я сам по себе.

— И очень хорошо, — тут же согласилась тихая дама, зыркнув взглядом по «арийцу» — мол, помолчи. — Только не идите в стан тех, кто семьдесят лет оболванивал народ. Но если заглянете к нам, будем рады. Вот наши визитные карточки. — Они выложили на тумбочку лакированные картоночки, накрыли сонины розы своим шуршащим в целлофане букетом хризантем и удалились.

То ли местные партийные деятели договорились друг с другом, когда кому из них следует приходить к больному, но не миновало и десяти мнут, как в палату вперлись молодые, спортивного вида парни в тонких шерстяных костюмах. Они тоже были с цветами — что-то вроде мелких ромашек.

— Мы из СПС, — весело объявил, поправляя очки, один из них. — Мы навели справки. Вы правы, обвиняя Минатом в обмане масс и Атомнадзор в халатности. Насчет бывшего министра Адамова выяснилось: действительно работал на США, в Пенсильвании у него дом, огромный счет в банке. Он использовал структуры Минатома для личного обогащения. Мы попросим вас присоединить подпись к нашему обращения к генеральному прокурору. Не откажете?

— А где он сейчас? — пришлось спросить. — В России?

— Боюсь, нет, — ответил второй, глядя немигающими печальными глазами на ученого под капельницей. — Там.

— Так какой смысл? — усмехнулся Поперека. — Если прокуратура не может даже элементарных воров выдернуть с Запада? Того же ББ.

— Но надо же все-таки действовать? Вы же помните притчу о лягушке, которая оказалась на дне банки с молоком?

— Кто же эту притчу не помнит? — уже злясь почему-то ответил Петр Платонович. — Но вы же за богатых ратуете? Чехов сказал: ни одно крупное состояние не может быть честно нажитым. Или у вас тоже — кто не с нами, тот против нас? ББ враг, а другой олигарх — например, Дерипаска — член вашей партии? Так? Спасибо за визит. У меня к вам просьба — пойдете отсюда, заберите все эти цветы и раздайте медсестрам на этаже. Пожалуйста. Можете сказать: от «Единой России».

И Поперека закрыл глаза. Он не видел, как переглядывались партийцы, как они покинули палату. Подумал, не явятся ли еще какие-нибудь анархисты или «нацболы», но никто более не посетил профессора.

Зато уже ночью, во время телевизионных «Вестей» в палату прошмыгнула Люся в белом халате с пачкой газет в руке:

— Меня Наталья Зиновьевна пустила… я только на секунду… — И торжественно преподнеся газеты Попереке, воровато оглянулась, поцеловала в губы бывшего мужа и убежала.

Что за газеты? Впрочем, это оказалась одна газета, семь экземпляров одной газеты. Что-то раньше Поперека такого издания не видел: «Звезда Сибири». На первой же странице красовался его портрет, Попереки. И шел текст:

«Гениальный ученый, затравленный коммунистами и чиновниками, снова в больнице. Народ ждет его выздоровления. Наука без него мертва».

Лишнего… что за чушь! Приятно, конечно, но так тоже нельзя. Есть академики в городе, есть коллеги…

Но, видимо, всё в мире живет по закону маятника. Приятное — и бац тебе неприятное. Буквально через минуту местная ведущая, глядя с усмешкой с экрана телевизора в глаза Петра Платоновича, процедила: