Роман Солнцев - Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

Раненого осторожно положили на диванчик, Соня прыгала вокруг, метнулась к телефону.

— «Скорая»!.. «Скорая»??? — Она завопила в телефон, как привокзальная пацанка, с какими-то блатными даже интонациями: — Сарочно сюда!.. Или вам больше не работать в медицине! А вы вон отсюда!.. — Увидев красный огонек работающей телекамеры, она схватила стул и погнала журналистов из комнаты. — Суки папарацные!

— Наталья… — прошептал Поперека.

— Что?! Это я, Соня! Соня!.. — рыдала его университетская подруга.

— Спасибо… Наталье позвони…

— Ах, да, да…

К счастью, жена оказалась дома.

— Сейчас, приедет… — заламывая руки, стояла над Поперекой толстенькая Соня. По щекам ее текли синие струйки. — Ах, милый мой, милый!.. Ах, зачем я тебе изменила?! Я бы тебя спасла! Я бы тебя за ремешочек держала!

В помещение вошел рослый, грузный мужчина в кожаном пальто, в кожаной кепке, с властным лицом.

— Что тут происходит? Домой едем?

— Петра убили!.. — завопила Соня. — В лифте!.. не видишь, убили!.. Вы все ногтя его не стоите! И ты тоже! Уходи!.. Петенька, ты слышишь меня?.. Он умирает! Где же эта «скорая»??? Их надо всех уволить!.. Петенька!.. Да скомандуйте же вы, Владимир Николаевич!

Вбежала Наталья, следом за ней быстрыми шагами вошли врач «скорой помощи» и санитары с носилками.

— Ко мне, в академовскую… — скомандовала Наталья. — Там уже готовятся к операции. Софья, спасибо.

Петр Платонович то приходил в себя, то терял сознание. Очнулся на мгновение уже под лампой, в ослепительной операционной, над ним — сам главврач, хирург Сергей Сергеевич, не смотря на белую маску, его глаза Поперека узнал. Наверное, все будет нормально.

………………………………………………………………………………

Потом объяснят, почему не сразу приехала «Скорая». Горело огромное общежитие химзавода, пожар начался снизу, с дискотеки, и по деревянным старым перекрытиям, по новым пластиковым панелям — недавно ремонтировали — пламя мигом охватило весь четырехэтажный дом… молодые люди прыгали из окон… многие побоялись, сгорели… Пожар тушили с десяти пожарных машин, возле общежития скопилось не меньше санитарных «соболей»…

……………………………………………………………………………….

Раненый пришел в себя, он был слаб, жар выедал ему внутренности, и Петр Платонович понимал: ранение оказалось страшным.

Он прекрасно видел, как все время плачет Наталья, как в дверях стоят сам главврач, Соня и Люся маячат в белых халатах. Вот пришел сын, и все оставили его с отцом.

«Вот так и бывает… так и в кино показывают, — подумал Поперека. — А что делать? Наверное, хана».

— Если умру… — прошелестел Петр Платонович, — ты знай… ты мое продолжение… Если честно: я не спас огород от урановой грязи. Мы сгорим, истлеем через пять-семь лет. Прости. Мне не верит никто, кроме двух-трех микрочастиц, которые живут микросекунды… Первый раз — не последний… и еще руки дрожали… Съела тебя, скушала провинция, как свинья поросенка. Так говорил поэт Блок. Стал как все: жалкий и тщеславный. Раскрылся, раскрылся, как краб, которого небрежно перевернули носком ботинка…

И что-то еще бормотал Поперека, теряя сознание и приходя в себя.

Пришел Рабин.

— Петр Платонович, я спросить по работе…

«Понятно, понятно… хотят внушить, что выкарабкаюсь».

— Потом… — с трудом раздвинул губы Поперека. — Когда меня разыграли, ну, ты знаешь… могли бы смайлик нарисовать…

— Вася раскаивается… — сказал Рабин. — Совсем уехал из нашего города.

— Напрасно. Хороший инженер. Ну, почему я стал глупый… смайлик мне нужен… смайлик… — И он перевел взгляд на Кирилла, который не плакал, а сумрачно, твердо смотрел на отца. — Не уезжай. Понимаю, и там жизнь. Но тут… сам понимаешь…

Он опять потерял сознание. Когда очнулся, зной прохватывал его. Над ним посвечивала капельница. Рядом, сидела, сгорбившись Наталья.

— Что?.. — прохрипел Поперека. — Душно…

— Дорогой мой… — она взяла его руку и принялась целовать.

— Скоро, да?

— Что?..

— Ты поняла. Скажи… Я должен знать… чтобы тебе сказать…

— Перестань. Мы вместе будем бороться.

— Нет, говори. Когда?.. — голос его был, как шелест камыша. — Ко-огда-а?..

Она пересилила себя.

— Ах, Петя… Может быть, сегодня, — ответила, наконец, жена, глядя на него невидящими сейчас из-за слез глазами. — Но я могу ошибаться! Ты сильный. Мы еще повоюем….

— Что?.. Хр-рурги салфетку забыли? — Еще пытается шутить.

Наталья ничего не смогла более сказать, только прижала его легкую горячую руку к губам… А он долго молчал. Нет, он сейчас не был в забытьи. Ей показалось, он разглядывает ее со смутной улыбкой. И что он такое говорит? Он продышал, просвистел ей рваные слова:

— Не пачь… (Не плачь?) у нас сё быо… хо-ошо… токо Лена дайко (Далеко?)… хтел вучку тцать научить… (Хотел внучку танцевать научить?)

— Милый, помолчи!

Но он не мог замолчать. Поперека должен был договорить.

— А ты… кода стретимся там… (Когда встретимся там?) перый таец мой… хо-ошо? (Первый танец мой… хорошо?)

Он что-то еще шепнул — Наталья уже не разобрала — и вдруг его выгнуло… началась агония…

Жена метнулась делать уколы. И один прямо в сердце. Но все было бесполезно.

В четыре часа двенадцать минут утра его не стало.

В белом тумане плыли они. Это возле лодочной станции на Обском море.

Забрав студенческие билеты и аспирантские удостоверения в залог, юношам и девушкам выдали лодки и весла.

После теплых июньских дождей солнце снова стало калить зеленоватую воду, и с утра белый туман заволок, заткал мир.

Туман был так густ, что казался театральным дымом, и от этого все радостно вопили, теряя друг друга из виду, пели и свистели, как малые дети.

Кто в плавках, кто в майке от ультрафиолетового излучения, кто без ничего… плюхнутся в воду и вновь заберутся на дощаники…

Бренчала где-то рядом, как за ватной стеной, гитара, но не было видно гитары, да и лодки соседней не было видно…

Бормотал у кого-то вдали транзисторный приемник, над ласковой сметанной водой чужеземный диктор с акцентом докладывал, какие перемены ожидаются в СССР. Но и этой лодки не было видно…

Он, как убежденный единоличник, греб один в двухвесельной лодке. А она почему-то оказалась тоже в своей лодке одна.

И хотя он потом подсчитал, что вероятность их встречи в этом белом сверкающем мороке была равна десяти в минус третьей степени (учитывая длину лодок, количество лодок, а также инстинктивное нежелание большинства уплыть подальше от берега), но именно их лодки столкнулись лоб в лоб.

Сказать правду, не совсем лоб в лоб — нос его суденышка глухо стукнул и заскользил по левому борту ее лодки, и только по этой причине ее лодка не перевернулась — он успел ухватить за край.