Роман Солнцев - Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

В красной водолазке, такой ладный и симпатичный, с гладко зачесанными набок волосами, Ваня тихим голосом стал рассказывать, какой талантливый у них руководитель… Но вот беда: в последнее время забросил работу, перестал помогать группе, увлекся деньгами, вспомнил времена, когда был физиком. Конечно, на него повлиял ужасный случай, когда разграбили Зеленую лабораторию с «Трубой»…

— Он прав, — пробормотал, морщась, Алексей Александрович. — Наверное, прав…

Молодой ученый говорил, все более запинаясь, то хваля, то откровенно предавая своего шефа, пока ведущая, наконец, ласково не остановила его и не поблагодарила, сообщив телезрителям, что по последним сведениям из неофициальных источников следствие вскоре будет закончено и профессору Левушкину-Александрову передадут материалы уголовного дела для ознакомления.

Но Алексей Александрович этого уже не слышал… Он боком повалился на постель, лицом в одеяло… Оно пахло, как ему показалось, псиной… Ночью его рвало. Заключенные загрохотали в дверь, надзиратели дали сигнал дежурным, те вызвали врача. Врач констатировал предынфарктное состояние, и «скорая помощь» снова увезла профессора в областную больницу.

Три дня он пролежал под капельницей, а затем его опять вернули в СИЗО, правда, в другую камеру — в бокс с четырьмя койками, но остальные три были пусты.

И вот среди дня в камеру явился юноша-адвокат, нанятый Брониславой. Он сказал, что в связи с окончанием следствия скоро профессору изменят меру пресечения — или отпустят домой до суда с подпиской о невыезде, или вернут в больницу, потому что главный врач областной больницы обратился с протестом в Москву, в Минздрав и к руководству ФСБ.

Алексею Александровичу что-то не понравилось в адвокате. Глаза масляные, что ли. Он не мог сформулировать свое отношение к вертлявому этому человеку, кружилась голова и болезненно дергалась «сердечная» мышца в спине.

— Спасибо. Как вас?

— Чуев Евгений Яковлевич, — повторил торопливо юноша.

— Спасибо, спасибо…

И наконец пустили на свидание жену. Бронислава вбежала, как тигрица, обняла его, исхудалого, сутулого, и заплакала. Он смотрел на нее, поблекшую, неряшливо одетую, жалел ее и одновременно думал: «Вот сказать сейчас: „Броня, судя по всему, меня посадят, выходи за другого, все равно у нас уже не будет ничего. Я сгорел… Любил другую, поэтому, наверно, последние искорки таланта и погасли, судьба отвернулась…“» Думал и, конечно, не сказал.

А она быстро, шепотом, оглядываясь на дверь, докладывала новости: что адвоката смотрела Муравьева, решили — пусть поработает. Что Марьясов в Москве ходил заступаться за него… Что приехал Белендеев… Что Ваня Гуртовой резал себе вены, но мальчика спасли… Что Женя Коровин и Артем Живило встали перед зданием областного управления ФСБ с плакатом: «МЕСТНЫЕ ШЕРЛОКИ ПОЗОРЯТ НОВОЕ ЛИЦО ФСБ!» И что их пару раз отгоняла милиция, но когда показали по НТВ, перестали отгонять… И что Кукушкин погиб под машиной.

— Как погиб?! — ужаснулся Алексей Александрович.

— Погиб. Говорят, пьяный был, переходил улицу, и грузовик…

— Его специально! Он тут кричал… Где он погиб? В каком месте?

— Нет, нет, не думай, это возле старого аэропорта, где барахолка… Нет, нет, он был безвредный человек… Мы так тебя ждем!.. — Броня целовала мужа в губы, в лоб, в щеки. — Мы тебя любим! Сын нарочно учит китайский, задирает дураков… Тебя вот-вот должны выпустить… — Она достала из лифчика крохотную картонную иконку Божьей матери. — Это от мамочки, просила передать…

Утром его вызвали на допрос, конвоиры провели «китайского шпиона» в уже знакомый следственный кабинет на втором этаже. Опять лейтенант Кутяев будет усиками дергать? Нет, сегодня что-то новое — встречает женщина. Та самая красотка, что при первом допросе стояла рядом с майором Соколом. Только теперь она в длинной юбке. И шарфик розовый на шее. Прямо Кармен.

— Здрасьте! Проходите, садитесь, пожалуйста… Я капитан Шедченко. Но можете звать — Татьяна Николаевна.

— Она же Ольга Васильевна, — хмыкнул Алексей Александрович. — Она же Лаура Рикардовна. Возраст около тридцати, очки не носит, линзы. Волосы крашеные, теперь блондинка. В любви несчастна, коли перекрасилась в блондинку…

— Вы что, цыган? — усмехнулась следователь и дала знак сотруднице за компьютером не записывать эти слова. — Кстати, некоторые обиделись на вас за ваши психологические портреты.

— Я так и понял. Например, прокурор, который подписал постановление об аресте.

Капитан Шедченко нахмурилась:

— Перестаньте. Я шучу, и вы шутите. Тут дело государственное, и давайте серьезно. — Она подала знак помощнице. — Итак, мы закончили работу над уголовным делом.

— И меня отпустят? Теперь я уж никак не смогу повлиять на следствие.

— Посмотрим, — ответила следователь. — Но у нас есть вопросы, ответы на которые с вашей стороны могут смягчить ситуацию. Мы бы хотели взаимопонимания. Могу я задать вам первый вопрос?

— А могу я? Все-таки лицо пострадавшее…

— Нет. — Она была серьезна. — Лицо пострадавшее — наше с вами государство. Несмотря на все огромное давление со стороны прессы и некоторых ваших коллег, которое вас, видимо, радует и внушает надежды, нас никто не убедит, что два академических института, приславшие заключения по вашему делу, не разбираются в тематике.

Алексей Александрович мучительно улыбнулся:

— А они действительно из тех, кто разбирается?

— Скоро узнаете, — сказала она.

— Но скажите… Вы сами верите, что я передал гостайну?

— Вопрос такой. — Шедченко снова дала знак помощнице. — Раскаиваетесь ли вы в содеянном? И если да, можете ли конкретно рассказать, что именно вы там делали для них? По пунктам.

— Только то, что было в открытой печати. Да я ничего другого и не знаю. Ну не верите — езжайте к ним, допросите!

Капитан Шедченко резко бросила:

— Гражданин Левушкин-Александров, мне не до шуток!

— И мне не до шуток. Повторяю: в интересах государства, а значит, и в своих, я хотел бы знать, почему майор Сокол, информированный, по какой тематике меня пригласили в Китай, все-таки отпустил меня туда? Вы же действительно не можете знать, что я там делал. Вы просто обязаны верить мне. Но, если не верите и все же выпустили, получается, это была ошибка. И кто виноват? Далее. Если он оказался умен задним числом, почему он запретил мне пригласить наших китайских друзей?.. Он бы мог их здесь допросить. Лишив следствие столь серьезного материала, он дает повод всей общественности заподозрить, что он или идиот, или он и есть китайский шпион. Только моими руками. Вы улавливаете мысль?

Следователь с посеревшим лицом отчеканила:

— А вы отдаете себе отчет, что вы тут сейчас говорите?