Роман Солнцев - Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций
- Название:Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Роман Солнцев - Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций краткое содержание
Сегодня Р. X. Солнцев — автор двух десятков книг стихов, прозы, пьес. Среди поэтических сборников наиболее известны «Вечные леса», «Скажи сегодня» (с предисловием В. Астафьева), «Волшебные годы». Из повестей — «День защиты хорошего человека», «Дважды по одному следу», «Иностранцы». По пьесам Солнцева ставились спектакли в театрах Москвы, Ленинграда и Красноярска, были сняты фильмы «Запомните меня такой» и «Торможение в небесах» (последняя работа получила Гран-при в Страсбурге).
Роман Солнцев — член Русского ПЕН-центра, главный редактор литературного журнала «День и ночь».
Содержание:
ПОЛУРАСПАД ОЧИ СИНИЕ, ДЕНЬГИ МЕДНЫЕ МИНУС ЛАВРИКОВ ПОПЕРЕКА КРАСНЫЙ ГРОБ, ИЛИ УРОКИ КРАСНОРЕЧИЯ В РУССКОЙ ПРОВИНЦИИ ГОД ПРОВОКАЦИЙ
Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
И сразу же наткнулся на любопытный текст.
Интервью начальника милиции области полковника Куденко: «У нас к господину Мамину претензий нет. Он чист. Если человек предприниматель, то непременно жулик? Нет. Именно Валерий Петрович в свое время помогал организовывать в городе народные дружины, а в последние годы много денег вложил в спорт. Наша м молодежь боготворит Валерия Петровича. Он патриот области, и у нас к нему никаких претензий, кроме искренней благодарности».
А в другой газете — фотография, на ней изображены спортсмены, готовящиеся к отлету на чемпионат по вольной борьбе, и среди них — В.П. Мамин… видимо, он самый?! Еще совсем молодой парень, высокий, сутулый, с широкой улыбкой мальчишки.
В третьей газете — фельетон: «Лучше свои воры, чем зарубежные». Оказывается, Мамин — владелец если не контрольного пакета акций местного алюминиевого завода, то весьма солидной их части. У него, говорят, дом в Лондоне, счета в Цюрихе и Нью-Йорке… У него два мерседеса, четыре сменных охранника с автоматами и мобильными телефонами. Ни фига себе!
В двух других газетах о Мамине ничего, а в еженедельнике «Шиш с маслом» — интервью самого Валерия Петровича: «Я люблю мою родину… здесь мой дом… И никуда уезжать я не собираюсь.»
Значит, счастлив, и племянницу вместо домработницы держит. А что? Родня — самое верное дело. Родня не подведет, даже если видит, что неправедные дела делаются. Вспомни дона Карлеоне из «Крестного отца» — какая тесная и надежная семья вокруг стеной стояла, ощетинясь ножами. Не суйся в чужую жизнь, иди в цыгане.
Йехали на тр-рой-й-йке с бубена-цами…
А ва-дали мели-кали огоне-ки…
6
Не видя Бога ежечасно,
но и не веря Сатане,
я так решил — хотя и страшно —
но их посредник нужен мне!
Так кто же здесь — веселый, наглый —
во тьме как огонек течет?
Когда-то согрешивший ангел
или раскаявшийся черт.
На нем что шахматы одежды —
весь черно-белый, как циркач,
мурлычет песенки Одессы
и на башке катает мяч.
Ты, проживающий охотно
меж двух великих грозных сил,
скажи мне — рыжий, беззаботный —
все в мире истины вкусил?
Ты знаешь, почему страдаю?
кого ищу я и зову?
Во тьме бессмысленно стенаю
и рву созвездья как траву?
Вот-вот в руке судьба-синица… —
А глянь — цыпленок табака?!
Мой собеседник веселится,
хотя в глазах тоска, тоска… —
Ну, право ж… воду пью — водица чиста… —
И вдруг десятый сорт?!
Кто это — ангел веселится,
иль это веселится черт? —
Нет, право ж… вот иду — дорога… —
И вдруг свивается как лист?! —
Кто это — выученик бога
иль сатаны семинарист?
Довольно глупого веселья!
Иль сам не знаешь ничего?
Дай смертного любого зелья —
но я хотел бы одного:
зреть каждый день, что будет завтра,
или хотя бы через час…
чтобы увидеть: сам я автор
судьбы — иль дело леших, вас?
Ну, хоть ты бейся головою об стену,
трижды будь талант —
но если суждено судьбою —
я буду просто глупый франт.
И хоть я вешайся — веревка порвется…
прыгнешь ли с моста —
зацепишься о край неловко…
Не стоит и рубля мечта.
Но что же — так и жить бараном?.. —
Мол, в небе лысому видней?
Мой собеседник со стаканом
хохочет над душой моей.
И говорит: — Вот пей, мудрило,
и ты узришь все впереди.
Но ты забудешь то, что было
вчера… Не хочешь? Уходи.
Согласен? — Как же это можно? —
А помнишь прошлое к чему?!
Оно уж было… это ж тошно
все помнить — как жевать пчелу.
— Я все забуду?.. — Все забудешь.
(Но маму-то уж никогда…
а остальное…) Плакать будешь,
но память сгинет навсегда.
Согласен? — Черт возьми, согласен!
Давай стакан… И выпил я.
Напиток тепел был и красен.
Как будто это кровь моя.
И словно занавес, мерцая,
поднялся — и передо мной
стояла дева молодая —
в руках с моею головой…
7
Будь проклят этот день и час,
как яд из самых красных чаш,
как жирных скрипок диссонанс,
как черти в нас!
Из стихов А. СабановаУ Андрея своих забот хватало — болел если не друг, то ближайший приятель, поэт. Звали его Володя Орлов. Был он грузный, в сивых кудрях, в сивой бороде, ходил в коротковатых штанах, как толстый школьник, любил глубокомысленно строить страшные гримасы на своем мясистом лице, к чему не сразу привыкали малознакомые, и курил безостановочно трубку. В синем облаке возле него кашляла милая молчаливая жена Лия, у ног дремал пес Рекс, такой же мохнатый, как сам Володя. Детей у Орловых не было.
Владимир с Андреем здесь, в провинции, оказались по судьбе своей как бы ровней — талантливые люди, да бог славы не дал.
— Мне б до пенсии дожить, — вздыхал Володя, щерясь и зевая, как лев. — Ауув!.. Вот уж я поэму напишу.
— Какую поэму? — тихо спрашивала Лия, маленькая женщина с накрашенными красным ртом, врач по профессии. Из-за отсутствия денег у государства она работала теперь лишь три дня в неделю. — А тебе не кажется, что пенсии и на чай с хлебом не хватит? И что ты на этих калориях сочинишь?
Грозно округлив глаза, он отвечал:
— Именно то и сочиню — поэму про время. Как время само вкалывает на меня. Хоть лежи я тут, хоть водку пей — кажный месяц пенсия. — «Кажный» — это чтобы не показаться выспренним. Ближе к народу.
К сожалению, до пенсии было далеко, а писал он мало. Да и кому в эпоху дикого капитализма нужна поэзия? Только ироническая протоплазма еще хоть как-то печатается да всякие рифмованные скабрезности, сочинение коих Володя не мог позволить себе, несмотря на свою нарочито комическую внешность и манеры. Андрей иной раз подначивал его, на ходу шаля и выдумывая глупейшие куплеты:
— Самолет вперед летит турбореактивный. До чего же я пиит творчески активный. Он записку сунул: «Чхи!..» Думал я: пародия, а когда надел очки, получил по морде я.
В ответ на что Володя громогласно, как пещера, в которой работает трактор, хохотал. Потом скривившись, исказив лицо в очередной гримасе — например, один глаз выпучен, а другой зажмурен, а зубы оскалены — молчит минуту, две, три… Худы у него нынче дела.
Он заболел зимой. У него заныл «ливер», как называет он кишочки и прочие внутренности. Жена с трудом вытащила тяжелого на подъем стихотворца в больницу, и там ему выписали много бумажечек: надо сдать анализы на кровь и мочу.
— А что мне анализы сдавать? Я сам знаю — в моем спирте мало гемоглобина… — бормотал он, изображая из себя матерого таежного волка (когда-то поработал пару сезонов в геологии). — Нам это ни к чаму.
Но жена не отступала, и выводы врачей последовали самые мрачные. Ему, конечно, правды не сказали, объяснили — так, язвочка… надо подлечить. Немножко лучами посветим, немножко химией почистим органы.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: