Роман Солнцев - Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

А может, она и есть старушка??? Ей сделали подтяжку на морде или как там называется? И ей уже ничего не интересно?

В секунду, когда загорелся желтый, и красотка с удовлетворением уже чуть подняла правую ножку в синей туфельке с синими камушками на ремешке, чтобы ступить на асфальт, Андрей нарочито громким, актерским голосом спросил — правда, глядя в сторону — на случай, если она оскорбит насмешкой (а он тут же ответит, что обращался не к ней, а… к кошке, рыжей, безухой, которая сжалась возле дымящей урны):

— Вы тоже — любите — немецкие — сыры?

Не слышит!!! Может, глухая? Говорить говорит, но не слышит? Прошла мимо, вильнув бедром. Наверное, ей папа наобещал в мужья красавца шотландца или негра с золотым гнутым ломом на шее. Может, именно такому гостю в доме и несет юная раскрашенная особа всякие вкусности из магазина. Ступает звонко по каменной земле, не глядя ни вправо, ни влево, отчуждая всех.

Андрей снова обогнал ее и, дурашливо раскинув руки с футляром и пакетом, замычал в лицо:

— Слушай, давай я тебя удочерю? У меня тебе будет лучше! Я из тебя человека сделаю!

И только тут незнакомка словно споткнулась, ее глазки быстро — словно в молнию — раза два заглянули в душу Андрея — и отлетели:

— Вы с ума сошли, — тихо сказала она. — Я — женщина. Пропустите.

— Ну-у, если женщина… — Андрей никак не мог понять, что его с такой силой тянет к пустенькому существу. Хватит же, болван, отойди в сторону. — Если женщина — выходи за меня… Я буду любить тебя больше, чем твой миллионер. — Он продолжал бормотать скорее по инерции. — Буду любить как небо — и птиц… как попугай — музыку… А?

Ничего не ответив, только снова озабоченно наморщив белый лобик, она скользнула мимо — и, нажав на кнопки, скрылась за железной дверью подъезда краснокирпичного дома с арками и башенками — он недавно тут вырос, на проспекте Мира, прямо в центре города. Вот оно что. Действительно, жена богача.

Шел бы ты подальше, Андрей, пока тебе рыло не начистили, в скрипку не нассали, да еще твоими же банками с капустой в спину не засадили.

И правда — он услышал негромкий насмешливый голос:

— Чё ищешь, парень? Вчерашний снег?

Обернулся — двое громил, впрочем, с добродушными лицами, в зеленых шелковых спортивных костюмах. Да, он их уже где-то видел. Это ее охранники? Ну, тут и вовсе круто. Вали домой, Андрей Сабанов. Кто ты такой для таких девушек?

И он побрел домой — со своей дешевой скрипкой в футляре и тремя банками морской капусты…

«Все бред. Возможности упущены. И мы не Моцарты, не Пушкина. Если бы в свое время не жил в сырой избе на свайках у болотистой протоки… да и другой наш сельский дом возле оврага был не лучше — весь в щелях… если бы уехал в молодости учиться в Ленинград, а ведь советовал один бывший ссыльный музыкант, дед с лицом Мефистофеля, даже адреса питерских коллег предлагал… Впрочем, и Питер — сырой город… и дело не только в артрите… В конце концов, полечился бы на грязях… совсем рядом есть озеро Учум, многие музыканты приезжают руки-ноги там погреть… Вот если бы ты умел верить в себя, сковывать свои нервы… не падать в обморок, когда работа идет не так прекрасно, как хотелось бы… если хладнокровно медлил бы, не летел на сладостный огонь — женился не на Людмиле, а на девушке высокообразованной, нежной, которая любит музыку… если бы… то был бы сейчас не Андрей-скрипун, а маэстро АНДРЕЙ МИХАЙЛОВИЧ САБАНОВ. Не таскался бы по свадьбам-панихидам… Если бы.»

Все — если бы. Да у самой матушки-России каждое десятилетие в судьбе это «если бы»! Но что на Россию ссылаться? Тебе кто мешал?..

Поел с хлебом морской капусты, запил водой из-под крана и сел у окна, подперев лицо ладонью, как Аленушка у озера на картине Васнецова. Его и дразнили в детстве девчонкой. Он был, как девчонка, хил телом, его били ровесники. Но упрямый и бледный, отрастив волосы до плеч, Андрейка постепенно отвоевал себе пространство в стороне. По настоянию матери пошел учиться в седьмом классе еще и в музыкальную школу, которую закончил на пятерки. Всегда на чем-нибудь тренькал — на пиле, когда дрова пилили, на стаканах, налив в них разное количество воды…

«Но разве тебе не везло? Мама, продав теленка, не тебе купила в детстве скрипку-четвертинку? И все в деревне вокруг терпели, когда ты во дворе пиликал на ней до ночи. Даже Райка, рыжая дворняга, тебе подвывала… Все впустую. Ничего из тебя не вышло. Ты — посредственность. Способная посредственность.»

Уже тогда от боли в пальцах мутилось сознание… переигрывая, торопясь, доводил себя до бешенства… и нет, не тщеславие подгоняло, било в спину кнутом — страсть к совершенной игре. Падал возле дров, жевал в бешенстве опилки… И опускались руки, неделями ничего не делал. Шлялся с двоечниками из младших классов.

Получив «аттестат зрелости», по совету сестры без особой надежды поехал в город, в недавно открывшуюся консерваторию. И его в этом огромном белом доме с колоннами и зеркалами — бывшем дворянском собрании — приняли с первого захода! Профессор, похожий на Чайковского, проверил слух и внимательно осмотрел пальцы бледного сутулого парнишки… Ласково посоветовал немного укоротить космы: «Попадет волос под волос смычка — запутаетесь как ведьма…»