Йоханнес Зиммель - Из чего созданы сны

— У меня такое впечатление, что в этом отеле меня обслуживают уже не с таким рвением, как раньше. Ну да, насрать на это. Какие я картинки привез, дети мои!..

Не выпуская из рук чашки с кофе и с яичным желтком во рту, он подошел к телефону, набрал номер матери во Франкфурте, сказал ей «Доброе утро» и что он очень ее любит.

Ночью я страшно нервничал. Сейчас, когда вернулся Берти, я успокоился — он всегда действовал на меня благотворно.

— Знаете что, — непринужденно сказал тот, закончив разговор, — после всего, что тут произошло, не пора ли нам перейти на «ты»?

Он озарил Ирину ясной обезоруживающей улыбкой. Его улыбка была так заразительна, что Ирина улыбнулась ему в ответ, потом кивнула, поднялась, и Берти поцеловал ее в щечку. Затем я получил от нее такой же поцелуй.

— Ну хорошо, «ты». Самое время. Ты прав, Берти, — сказала Ирина.

— Я всегда прав, — ответил добрый старина Берти.

— А вот и твоя пушка. — Он вытащил «кольт-45». — Ну и тяжелая, зараза. Но я рад, что она была со мной.

При виде оружия меня осенило.

— Ларжан! — воскликнул я.

— Что с ним?

— Он же хотел утром прийти с договором и чеком!

Ирина испуганно глянула на меня.

— Не бойтесь! Я не собираюсь соглашаться. Просто хочу узнать, как у него сегодня дела.

Я попросил соединить меня с отелем «Атлантик». Тамошняя телефонистка ответила:

— Минутку, пожалуйста!

Потом трубку взял их администратор, не разобрал его имени:

— Вам нужен мистер Ларжан?

— Да.

— Прошу прощения, мистер Ларжан у нас больше не проживает.

— Что вы говорите?! Но у нас с ним назначена встреча. И когда он выехал?

— Рано утром. Он спешил в аэропорт. На первый рейс до Нью-Йорка.

Кажется, именно так все и было, как мне сказали Зеерозе и Патерсон. Все это было большой грязной игрой.

— Мое имя Роланд, — на всякий случай сказал я, — Вальтер Роланд. Мистер Ларжан ничего не оставлял для меня?

— Извините, господин Роланд, мистер Ларжан ни для кого ничего не оставлял.

— Спасибо. — Я положил трубку. — Ну да, сплошь любители спорта — вот что это такое.

— А эти хотят, чтобы мы поскорее убрались из отеля? — ухмыльнулся Берти. — Даже диспетчер в гараже был противным.

— Ага, как можно скорее, — ответил я. — Так что давайте собираться. Нам с Ириной надо еще в Управление, подписать наши показания, а потом я хочу навестить Конни и Эдит.

— Мне паковать нечего — я еще ничего не распаковывал, — сказал Берти. — Идите уж, укладывайте ваши шмотки, а я посмотрю, чтоб заправили твою машину, Вальтер.

Мы с Ириной вернулись в наши загаженные апартаменты с развороченным телефоном и начали собираться. Ирина надела охристый костюм-джерси, к нему — черное драповое пальто с норкой и капюшоном.

— Ты великолепна, — сказал я.

— Ах, Вальтер!

Я позвонил, чтобы забрали наши вещи, потом расплатился у стойки администратора, где меня обслужили с ледяной вежливостью, и, наконец, подошел к своему приятелю, портье Ханслику, который сменил Хайнце. У администратора с меня не взяли ни пфеннига чаевых, теперь вот и Ханслик отказался что-либо взять. Он выглядел удрученным:

— Мне очень жаль, господин Роланд, но я не могу… я не должен ничего брать. Мне, правда, очень жаль. Вы больше никогда не будете у нас останавливаться…

— Да, так уж получилось.

— Всего вам хорошего, — пожелал Ханслик.

Я напоследок огляделся. Мне тоже было жаль, что они вышвыривали меня отсюда. Мне всегда нравилось в «Метрополе». But such is life. [114] Но такова жизнь (англ.).

Директор отеля, который участвовал в ночных разборках, теперь прошел мимо, не удостоив меня ни единым взглядом, хотя я достаточно громко заявил:

— Непременно буду рекомендовать всем и каждому этот замечательный отель, где и последний официант, и гости — шпики.

Месть от бессилия. Директор даже бровью не повел.

Потом мы с Ириной спустились в гараж, где Берти уже ждал нас с нашим багажом. Я оплатил прокат «рекорда» и бензин для «ламборджини», и масло, которое пришлось долить. А голландец то и дело посматривал на меня. Но он не получил ни пфеннига — я уже был сыт по горло.

И мы двинулись — Ирина между нами — сквозь хмурый сухой и холодный день под зимним небом к полицейскому управлению, и Берти ждал, пока мы с Ириной не освободимся, и это длилось целую вечность. Потом мы поехали в больницу навестить Конни и Эдит. К Конни нас не пустили — у дверей по-прежнему стояли два парня из MAD. Но Эдит была в соседней комнате и она сияла:

— Ему уже лучше, много лучше!

— Это здорово, Эдит, — сказал я. — Мы будем постоянно с тобой на связи. Через «Блиц». Не бойся! Больше с вами ничего не случится.

— Уж мы проследим, — вставил один из охранников.

Да, а потом мы наконец-то выбрались за черту города и доехали до моста Нойе Эльббрюкке через Эльбу, который я так любил. Я смотрел на большие суда и лодки, на верфи и на краны, и свет был тусклым, и все казалось серым — такой серый унылый мир. И в первый раз при взгляде на Эльбу с ее рукавами я не испытал никакого радостного возбуждения, я только хотел поскорее уехать отсюда, как можно скорее. Когда под Ведделем я выезжал на автобан, мне пришлось включить отопление, потому что дул ледяной ветер. Я промчался по автобану минут десять, когда Ирина вдруг тихо промолвила:

— Ах, вы оба…

— Что мы?

— Я… я так рада, что вы оба со мной, — выдавила она.

Берти этого не услышал. Парень уже снова мирно посапывал.

«Патетическая» Чайковского все еще лежала на проигрывателе, когда мы с Ириной приехали из издательства в мой пентхауз на Лерхесберге. Уборщица все прибрала. Квартира была чисто вылизана — ничего больше не напоминало о тех двух шлюшках, которые еще в понедельник утром оставались здесь. Я провел Ирину по всем комнатам, показал ей гостевую, в которой ей теперь предстояло жить. Отсутствующим взглядом она скользила по дорогой полированной мебели различных оттенков, по стенкам с книгами, по террасе за большими французскими окнами.

На совещании у Херфорда сделали короткий перерыв, чтобы я мог увезти Ирину, которая выглядела неимоверно усталой. Теперь, когда мне пора начинать работу над статьей, она должна быть поблизости. Уже по дороге из Гамбурга она согласилась пожить у меня. Я сделал короткую остановку и позвонил Хэму, чтобы сообщить об этом. И теперь, в дворцовых апартаментах Херфорда на одиннадцатом этаже, прозвучало его повеление:

— Отвезите юную даму домой, Роланд. Пообедайте с ней. Мы тоже сделаем перерыв. Все идут обедать. Мамочка едет домой. А потом снова встречаемся у меня. «Мужчина как таковой» — с этим надо определиться еще сегодня. Не беспокойтесь, фройляйн Индиго, у Роланда вы будете под надежной охраной.