Йоханнес Зиммель - Из чего созданы сны

— Охраной?

— Два полицейских из криминальной полиции будут дежурить в машине у входа. Посменно. Освальд устроил.

— На этом настояли американцы, — сказал Освальд Зеерозе. — Да и действительно, так оно лучше. Нам всем будет спокойнее, моя девочка.

— Да-да, — растерянно пробормотала Ирина.

— А завтра я пришлю вам моего Лео, — воодушевилась Мамочка. — Лео — лучший в моем салоне. Вам же нужны новые платья. Лео обо всем позаботится, можете на него положиться. Потрясающий вкус у этого парня, дитя мое!

«О, Боже!» — тоскливо подумал я и посмотрел на Хэма. Тот ответил мне страдальческим взглядом. Оставалось только надеяться, что у Лео действительно есть вкус. По нарядам Мамочки этого не скажешь.

— Разумеется, я не позволяю ему чего-то навязывать мне, — продолжала Мамочка, и я вздохнул спокойнее.

Когда мы подъехали к высотке, в которой я живу, я тут же засек машину с полицейскими. Полипов я чую слету. Когда я уже выгружал из «Ламборджини» вещи, они покивали мне, и я помахал им в ответ.

Наверху, в пентхаузе, я распаковал сумки. Машинку, магнитофонные записи и свои блокноты отнес в кабинет, попутно обнаружил, что кассетник остался в машине. Ладно, заберу позже.

Я нисколько не проголодался, но все-таки спросил Ирину, что она будет есть, — в холодильнике полно еды.

— У меня совсем нет аппетита, — вздохнула Ирина. — Я такая усталая и такая… опрокинутая, понимаешь?

— Еще как! — ответил я.

Я смешал нам два виски и прошел с Ириной в мою просторную спальню, потому что там стоял проигрыватель, а Ирина сказала, что тоже любит Чайковского. Мы сидели на моей необъятной кровати, слушали «Патетическую» и наслаждались покоем.

— В моем кабинете стойка с пластинками. Там масса Чайковского. Если после ванны не сможешь заснуть, и если будет желание, поставь себе что-нибудь. И чего-нибудь еще выпей. Ты ведь теперь знаешь, где все стоит.

— Хорошо, Вальтер.

— А после спокойно ложись спать. Я вернусь поздно. Я тебя запру и оставлю тебе вторую связку ключей, но никому не открывай! Можешь только подойти к телефону, если буду звонить я. Ну, и если, конечно, еще не заснешь. Я коротко позвоню три раза, а на четвертый буду ждать. О’кей?

Она кивнула. Вдруг я заметил, что в ее прекрасных глазах стоят слезы.

— В чем дело, Ирина?

Она схватила мою руку, прижалась к ней мокрой щекой и прошептала:

— Я… я так тебе благодарна… за все…

— Ну ладно, прекрати!

— Нет, правда… Без тебя… Что бы со мной было без тебя?..

— Без меня? — усмехнулся я. — Ты ведь знаешь, я все это делал только потому, что хотел заполучить твою историю!

— Но это же неправда, — слабо улыбнулась она.

— Ну конечно, — сказал я, — конечно, неправда, моя дорогая, моя хорошая.

Она поцеловала мою ладонь. Потом внезапно отпустила руку и сделала большой глоток.

— Ну, а теперь что?

— Я… я вдруг подумала о нем… Прости…

— Понимаю, — сказал я. — Но послушай, это пройдет. Все это уйдет в небытие.

— Да, — повторила за мной Ирина. — Все уйдет. Все должно уйти, ничего не должно остаться. Ничего!

Тогда я ее неправильно понял. Но скоро, очень скоро мне предстояло все понять.

Реактивный самолет пролетел над домом, едва взяв старт. Шум его агрегатов был чудовищным. Мы замолчали, потому что все равно ничего нельзя было расслышать. Так мы стояли и долго смотрели друг на друга. Я улыбался, но огромные темные с поволокой глаза Ирины оставались серьезными и печальными. Шум реактивных двигателей затихал, и снова стала слышна музыка Чайковского, эта удивительная «Патетическая» с ее сумрачным минорным характером и извечными страстями восточной мистики, в которые то и дело вплетались сладостные кантилены западной сентиментальности.

Мы все смотрели друг на друга. Музыка звучала. Я подошел к столику с бутылкой «Чивас» и сделал себе еще одну приличную порцию.

И на этот раз это вовсе не имело никакого отношения к моему «шакалу».

— Ты послушай, Макс, — говорил я. — У тебя же хобот, как у слона, по словам Тутти.

— Ага, как раз такой, — вставила Тутти. — Вальта, дружище, этт самая большая штука из всех, какие я в своей жизни видела, а повидала я их о-го-го! Такая профессия.

— Ну, он и впрямь не такой уж маленький, — улыбнулся Макс с гордостью обладателя. — А че он тя так интересует, Вальта? Ты ж вроде не гомик. Хе-хе!

— И не хе-хе, ты, идиот, — огрызнулся я. — Я интересуюсь твоей штукой, потому что мы хотим поместить ее на обложку «Блица»!

— Мамочки мои, Вальта! — воскликнула Тутти. — Ты ж этт не всерьез, не?!

— Забодай меня вошь! — вступил Макс. — Сколько ты седня принял?

— Я трезв, как стеклышко. И говорю чистую правду. Нам нужна твоя штука, Макс. Я сейчас прямо из редакции, я же тебе по телефону сказал. У нас было совещание.

— Посередь ночи?

— Оно еще продолжается. Мы готовим две большие серии, и мне надо срочно с вами обсудить…

— Макс, твоя морковка на обложке! Ты ище будешь знаменит! Тя ище в кино возьмут! — не унималась Тутти.

Было двадцать два часа тридцать минут. Я сидел в современно обставленной квартире Тутти и Макса в новом доме на Хербартштрассе, второй этаж, номер три. На окне стояла большая, накрытая платком клетка. В ней мирно спал любимец Тутти, Максов враг — «каналья» Гансик. Квартира была мне хорошо знакома, я не раз бывал здесь. Двадцативосьмилетняя Тутти Райбайзен — которую, собственно, звали Гертруда, но это имя она находила отвратительным — была обладательницей сияющих голубых глаз и большого рта, правый верхний уголок которого был всегда слегка вздернут. Она носила высокие каблуки и мини-платье лососевого цвета и садилась так, чтобы сразу было видно черное белье у нее под платьем. Ее сутенер, душа-человек по имени Макс Книппер, [115] От нем. Knipp, прищелкивание пальцами — буквально: прищелкивающий пальцами. — Примеч. пер. высокий, стройный, мускулистый, был сложен как греческий бог. И лицом походил на греческого бога. Породистый, породистый по-настоящему. Не было ни одной бабы, у которой при виде его не замирало бы сердце. Вот только кисти его рук уродились размера на три больше положенного.

— Ну, вот видите, — продолжил я. — Я же знал, к кому обратиться! Теперь все должно пойти как по маслу. Я должен кончить к середине следующей недели.

— Ма-акс, — испуганно воскликнула Тутти. — Бедняга Вальта здорово перепил. Господь Всемогущий! Я сама всегда зазывала тя в мою постельку, Вальта, а терь ты хочешь кончить токо к средине следующей недели, а седня у нас токо четверг. У тя че, не все дома? Да тот Ляйхенмюллер по сравнению с тобой ище цветочки!

— Да нет же, — принялся я успокаивать Тутти, мою подружку с большим сердцем и куцыми мозгами. — Я не это имел в виду. Кончить статью для «Блица». Для одной серии. А для другой мне нужна твоя консультация — кое-какая информация, разъяснения. Но еще раньше мне срочно нужен Макс с его балуном.