Нэнси Митфорд - Любовь в холодном климате

— Я знаю, бедняжка. Вы тоже будете по мне скучать?

— Седрик, все, что я могу сказать, вы — каналья.

— Простите дорогая, я вовсе не хотел вам отказывать, но что-то в моем теле делает это само. Когда я собирался вам звонить, я видел, как моя рука сама потянулась к телефону, а потом я услышал свой голос против моей воли, заметьте, отказывающий Норме, а потом я почувствую ужас от того, какую боль я ей причинил, особенно после того, когда вы рассказали про сливки. Меня может оправдать только то, что я позвонил предупредить вас, недобрая Фанни, и что Норма недолго будет пребывать в ярости. К своему удивлению вы заметите, что она не очень сердится. А я из солидарности к «работающим девочкам» приеду завтра и все-все расскажу о ресницах.

Как ни странно, Седрик оказался прав, и Норма не бушевала. Его оправдание считалось вполне удовлетворительным, потому что ужин с лордом Мерлином признавался в Оксфорде серьезным жизненным триумфом. Норма позвонила мне сообщить об отмене ужина голосом светской дамы, которая переносит вечеринки каждый день. Потом, перейдя на более принятый в Оксфорде тон, она сказала:

— Эти несчастные сливки не продержатся до среды в такую погоду? Вы сможете сделать еще один пудинг в среду утром, Фанни? Тогда я заплачу вам за все сразу, если это вас устроит. Все будут свободны, и цветы простоят еще два дня, так что увидимся, Фанни.

Но в среду Седрик был в постели с высокой температурой, а в четверг его доставили в Лондон на машине скорой помощи с подозрением на перитонит. Несколько дней он находился между жизнью и смертью, но наконец, месяца через два званый обед мог состояться. Дата была установлена, новый пудинг был приготовлен, и по предложению Нормы я пригласила моего дядю Дэви составить пару ее сестре. Норма смотрела на донов и их студентов примерно так, как леди Монтдор на все остальное человечество, поэтому, хотя она и допускала их существование (тем более, что они доставляли нашим мужьям средства к жизни), она не могла допустить их присутствия за своим обеденным столом.

Мне никогда не приходило в голову, что слово «трогательно», которое так любила употреблять леди Монтдор, можно применить к ней самой. Но на ужине у Нормы, где я впервые после болезни Седрика увидела их обоих, она выглядела именно так. Трогательно выглядела эта когда-то грозная и тяжеловесная, а теперь худая, как щепка, женщина в платье маленькой девочки из темного тюля поверх чехла из розовой тафты, с темно-синими лентами и роем алмазных пчел в голубых кудрях, когда сквозь собственный разговор прислушивалась к тому, что говорит Седрик, и краем глаза старалась заметить его выражение лица или просто увериться, что он на самом деле с ней, живой и здоровый. Трогательно было видеть, с каким нежеланием она покинула столовую после ужина; трогательно было наблюдать, как она сидит с женщинами в гостиной, молча или отвечая невпопад, устремив на дверь глаза, как спаниель в ожидании хозяина. Ее поздняя любовь была странной и нелепой, но не было сомнений, что она расцвела полным цветом, покрыв старый колючий ствол свежими цветами и листьями.

В течение всего вечера она позволила себе только один привычный жест из своей прошлой жизни. Она неустанно подкладывала поленья и уголь в маленький огонек в камине, который развела Норма, сделав небольшую уступку зиме, так что к концу вечера я блаженствовала в мягком тепле, которого не знала эта гостиная до сегодняшнего дня. Мужчины по оксфордскому обычаю чрезмерно долго засиделись за своим портвейном, так что леди Монтдор даже с присущим ей нетерпением предложила Норме узнать, чем они там занимаются. Норма, однако, пришла в такой ужас от это мысли, что леди Монтдор больше не настаивала, продолжая выполнять добровольные обязанности кочегара и одним глазом контролируя дверь.

— Единственный способ поддержать хороший огонь, это положить в него достаточно угля, — сказала она. — У людей на этот счет есть множество теорий, но в действительности все просто. Вы могли бы попросить еще, миссис Козенс? Вы очень добры. Седрику сейчас нельзя мерзнуть.

— Ужасно, ему было очень плохо, не так ли?

— Не говорите об этом. Я думала, он умрет. Вот, как я и говорила. Это как с кофе, люди заказывают эти новые кофеварки и кофейные зерна из Кении, все это совершенно бессмысленно. Кофе хорош, если он достаточно крепкий, и противный, если это не так. Все было бы хорошо, миссис Козенс, если бы ваш повар клал кофе в три раза больше. О чем они могут там говорить, в столовой? Неужели кто-то из них интересуется политикой?

Наконец дверь открылась. Дэви, выглядевший довольно скучно, вошел первым и направился прямо к огню. Затем все вместе вошли Седрик, профессор и Альфред, все еще продолжая разговор, который, казалось, их очень увлек.

— Только узкий белый кант, — я расслышала слова Седрика, пока они шли по коридору.

Позже я спросила Альфреда, что могли значить эти слова, так характерные для Седрика и совершенно нетипичные для этого дома, и он ответил, что у них состоялся увлекательнейший разговор о похоронных обычаях Верхнего Йемена.

— Боюсь, — сказал он, — ты берешь у Седрика Хэмптона только худшее, Фанни. Он действительно очень умный и эрудированный во многих вопросах молодой человек, хотя я не сомневаюсь, что в разговорах с тобой он ограничивается только своей собственной и твоей персоной, потому что — добавил он, глядя на мое удивленное лицо, — общеобразовательные предметы тебя не интересуют, только личные. Для тех, чьи горизонты немного шире, он может быть серьезным собеседником, позволь тебе сказать.

Что ж, у Седрика были в запасе канты на любой вкус.

— Ну, Фанни, как вам это нравится? — спросил он, расправляя тюль на юбке леди Монтдор. — Мы заказали это по телефону, когда были в Крэгсайде — ты бы слышала нас — Мейнбошер просто не мог поверить, что Соня сбросила такой вес.

Она в самом деле была очень худой.

— Я сижу в паровой бочке, — сказала она, нежно глядя на Седрика, — целый час или два, а потом приходит этот милый мистер Виксман и бьет, бьет меня, как тряпку. Так что жир уходит в мгновение ока. Седрик сейчас готовит для меня, но я потеряла интерес к пище после паровой бочки.

— Но, моя дорогая Соня, — вмешался Дэви, — я надеюсь, ты посоветовалась с доктором Симпсоном? Я в ужасе, видя вас в таком состоянии, такая худая, одна кожа да кости. Знаете, в нашем возрасте опасно шутить со своим весом, это большая нагрузка на сердце.

Со стороны Дэви было очень благородно сказать «в нашем возрасте», потому что леди Монтдор была на четырнадцать лет старше него.

— Доктор Симпсон? — насмешливо переспросила она. — Мой дорогой Дэви, он ужасно отстал от жизни. Он даже не мог объяснить мне, как правильно стоять на голове, Седрику пришлось звонить в Париж и Берлин. Должна сказать, я с каждым днем чувствую себя все моложе и моложе, с тех пор, как научилась стоять на голове. Надо прогонять кровь через железы, они это любят.