Нэнси Митфорд - Любовь в холодном климате

Полли не пыталась что-либо переменить. Она просто упала на кровать леди Патриции в спальне леди Патриции, чьи окна глядели на могилу леди Патриции. «Возлюбленная жена Харви Дугдейла», — гласила надпись на надгробном камне, установленном через несколько недель после того, как бедняжка Харви обзавелся новой молодой женой. Я думаю, что Полли так мало заботилась о всех своих домах, потому что в ее сознании все дома делились на Хэмптон и все остальное, и, если она не могла жить в Хэмптоне, она не могла проявить интереса к любому другому дому в любом другом месте. Полли не делала тайны из того, что не считает Силкин своим домом. К тому же, она не была той, кого французы называют fеmme d'interieur, [27] Домашняя женщина (франц.) и ее попытки заняться бытом ставили хозяйство на грань хаоса. Малыш, увы, был не более практичным. И еще он был очень разочарован и обеспокоен тем, что она вела себя с ним с той же равнодушной холодностью, с какой раньше обращалась к матери, с той только разницей, что леди Монтдор она немного побаивалась, а Малыш побаивался ее саму.

Малыш деловито занялся своей новой книгой. Она должна была называться «Три герцога», и изображенные в ней джентльмены являлись типичными представителями аристократии трех стран в девятнадцатом веке. Рассматриваемыми герцогами были Паддингтон, де Супп и Пинчио, известные рассказчики анекдотов, гурманы, прелюбодеи, члены Парижского жокей-клуба, спортсмены и игроки. У него была даже припасена фотография для обложки, где они втроем на охоте стояли над телом поверженного животного; со своими животиками, бородками, в войлочных шляпах и белых гетрах они выглядели как три копии короля Эдуарда. Полли рассказала мне, что раздел Пинчио он закончил еще на Сицилии, где итальянский приятель снабжал его необходимыми документами, и что теперь он при содействии герцогского библиотекаря занимается Паддингтоном, уезжая в Паддингтон-парк каждое утро. Идея заключалась в том, что потом он уедет во Францию на поиски де Суппа. Никто никогда не оказывал Малышу ни малейшего сопротивления при попытке описать его предков. Он всегда делал их такими очаровательными и наделял настолько восхитительными пороками, кроме того, его интерес служил гарантией исключительной древности рода, потому что Малыш не интересовался персонами, чья родословная не восходила ко временам задолго до норманнского вторжения либо, если дело касалось иностранцев, не имела в корне генеалогического дерева хотя вы одного византийского императора, папы или Людовика Бурбона.

День, назначенный для бала в Монтдор-хаусе пришел и ушел, а Полли не делала никаких попыток родить ребенка. Тетя Сэди говорила, что женщины бессознательно обманывают себя, приближая дату рождения, поэтому потом каждый день промедления кажется им бесконечным. Полли очень зависела от моей компании, поэтому почти каждый день присылала за мной автомобиль, чтобы принять меня в Силкине на час или два. Наконец пришло тепло, и мы могли выходить на короткие прогулки и даже сидеть в защищенном от ветра уголке сада, завернувшись в плед.

— Разве не чудесно, — говорила Полли, — когда вдруг становится так тепло после зимы, и все козы и куры кажутся такими счастливыми.

Она не казалась очень заинтересованной в рождении ребенка, хотя однажды сказала:

— Не кажется ли тебе смешным, что детская присыпка, пеленки и старая скучная сестра-акушерка дни напролет ждут того, кто еще не существует?

— О, я тоже так думала, — подхватила я, — и все же в тот самый момент, когда ребенок рождается, он становится такой неотъемлемой частью жизни, что невозможно представить, как можно было жить без него.

— Полагаю, что так. Я бы хотела, чтобы он поторопился. Так что бал — ты слышала что-нибудь? Ты действительно должна была побывать там, Фанни.

— Я никак не могла. Уорден Вэдхам и Норма ездили, не вместе, конечно, но это единственные люди, которых я видела после бала. Все прошло прекрасно, Седрик переодевался пять раз, он начал вечер в камзоле из розовых лепестков и розовом парике, а закончил в романтичном черном парике, как у Дорис Кин, с настоящими бриллиантами на маске. Твоя мать была венецианским юношей, чтобы показать свои новые ноги, и они стояли в гондоле, раздавая всем призы. Норма получила серебряную табакерку. Ах, люди совсем не умеют описывать балы.

— Не переживай, это сделает «Татлер».

— Да они сказали, что репортеры шныряли там всю ночь. У Седрика, несомненно, будет множество фотографий для нас.

Подошел Малыш и спросил:

— Ну, Фанни, что слышно о бале?

— Мы его только что обсудили, — ответила Полли, — и повторять не собираемся. А что с твоей работой?

— Я мог бы принести ее сюда, если хотите.

— Ты же знаешь, я не считаю твою глупую пыльную вышивку работой.

Малыш болезненно поморщился и отошел.

— Полли, ты ужасна, — сказала я.

— Да, но это для его же блага. Он делает вид, что не может сосредоточиться перед родами и бродит, действуя всем на нервы, хотя должен быть у Паддингтона. Ему надо поспешить, если хочет закончить книгу до Рождества, он еще не брался за де Суппа. Ты когда-нибудь встречала Джеффри Паддингтона, Фанни?

— Ну, да, — ответила я, потому что дядя Мэтью однажды приглашал его на домашнюю вечеринку в Алконли, — он старый.

— Немного староват, — согласилась Полли, — но очень мил. Ты даже не представляешь, какой он приятный человек. Он приехал первым, чтобы расспросить Малыша о его книге, и теперь бывает у нас довольно часто. Внешность — не главное, правда? Он терпеть не мог маму, так что я никогда не видела его до своей свадьбы, я помню, как она старалась заполучить его в Хэмптон, но он никогда не приезжал. Возможно, в один прекрасный день ты встретишь его здесь.

Позднее я встречала его здесь неоднократно, его несколько потрепанный «моррис коули» обычно уже стоял у ворот Силкина к моему прибытию. Он не был богат, потому что его предок, знаменитый герцог Паддингтон оставил после себя много славы и мало денег, а его отец, старый джентльмен в белых гетрах растратил многое из того, что осталось на прекрасную маркизу Паиву и прочих дам. Я находила его дружелюбным и скучным, было заметно, что он влюблен в Полли.

— Не кажется ли тебе, что он ужасно милый? — спросила Полли. — И так добр, что приезжает навестить меня, хотя я так ужасно выгляжу.

— Твое лицо не изменилось, — сказала я.

— Я действительно слишком долго жду. Я уже не надеюсь, что этот ребенок родится вообще.

Но он все-таки родился, и в тот же вечер, «разок бросив глазок» по выражению Радлеттов на своего отца, сразу умер. Полли была очень плоха, и сестра не допускала к ней посетителей в течение десяти дней, но я приехала, как только мне разрешили. В холле я заметила Малыша, он был мрачнее обычного. Бедный Малыш, подумала я, жена его так откровенно не терпит, и нет даже ребенка, чтобы утешить его.