Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

– Всевышний, – улыбается Пенхалигон, – и флот Его Величества, для которого консул Фишер возьмется выполнить следующее… – Пенхалигон берет в руки «Протокол о намерениях». – Параграф первый: консул Фишер должен заручиться согласием служащих Дэдзимы перейти под покровительство Британии.

Ховелл переводит. Майор Катлип катает по блюдечку сваренное вкрутую яйцо.

– Параграф второй: консул Фишер должен выступить посредником на переговорах с городской управой Нагасаки для заключения договора о дружбе и взаимовыгодной торговле между Британской короной и сёгуном Японии. Ежегодные торговые сезоны должны начаться с июня тысяча восемьсот первого года.

Ховелл переводит. Катлип отколупывает кусочки скорлупы от плотного белка.

– Параграф третий: консул Фишер должен поспособствовать перемещению принадлежащей голландцам меди на Его Величества фрегат «Феб» и проведению в ограниченных пределах частных торговых сделок между матросами и офицерами «Феба» и японскими купцами.

Ховелл переводит. Катлип кусает мягкий рассыпчатый желток.

– В качестве вознаграждения за эти услуги консул Фишер получит одну десятую часть прибыли от Британской фактории на Дэдзиме за первые три года своей службы. Данное соглашение может быть возобновлено в тысяча восемьсот втором году при условии согласия обеих сторон.

Пока Ховелл переводит заключительный пункт, капитан подписывает протокол.

Затем передает перо Фишеру. Фишер на миг замирает.

«Он чувствует на себе свой собственный взгляд из будущего», – догадывается Пенхалигон.

– Вернетесь в Брауншвейг богатым как герцог, – уверяет Рен.

Ховелл переводит. Фишер, улыбаясь, подписывает. Катлип посыпает надкусанное яйцо солью.

Поскольку сегодня воскресенье, в восемь склянок вся команда собирается на богослужение. Офицеры и морские пехотинцы стоят под навесом, натянутым между грот-мачтой и бизань-мачтой. Матросы-христиане должны явиться в своей лучшей одежде. Евреи, мусульмане, азиаты и прочие язычники могут не участвовать в молитве и пении гимнов, но они часто наблюдают издалека. Ван Клеф заперт в кладовке с парусиной, чтобы не набезобразничал. Даниэль Сниткер стоит с низшими офицерскими чинами, а Петер Фишер – между капитаном Пенхалигоном, остро сознающим, что его трость наверняка уже вовсю обсуждают, и лейтенантом Ховеллом, у которого вновь назначенный консул одолжил свежую рубашку. Капеллан Уайли, жилистый уроженец Кента с трубным голосом, читает из потрепанной Библии, стоя на импровизированной кафедре возле штурвала. Читает медленно, с паузами, чтобы необразованные слушатели могли продумать и переварить каждый стих. В это время мысли капитана убредают куда-то в сторону.

– «На другой день, по причине сильного обуревания…»

Пенхалигон пробует наступить на правую ногу; снадобье Нэша притупляет боль.

– «…начали выбрасывать груз, а на третий…»

Капитан замечает японскую сторожевую лодку – та пока держится на расстоянии.

– «…мы своими руками побросали с корабля снасти».

Матросы изумленно охают и начинают слушать внимательнее.

– «Но как многие дни не видно было ни солнца, ни звезд…»

Обычно корабельный капеллан бывает или слишком кротким для своей буйной паствы…

– «…и продолжалась немалая буря, то наконец исчезла всякая надежда…»

…или столь рьяным, что моряки начинают его презирать или даже глумиться над ним.

– «…к нашему спасению. И как долго не ели, то Павел, став посреди них…»

Капеллан Уайли, сын сборщика устриц из Уитстабла, – приятное исключение.

– «…сказал: мужи! надлежало послушаться меня…»

Те из моряков, кто видел Средиземное море в зимнюю погоду, сочувственно кивают, что-то бормоча себе под нос.

– «…и не отходить от Крита, чем и избежали бы сих затруднений и вреда».

Уайли обучает матросов чтению, письму и арифметике, а за неграмотных пишет письма домой.

– «Теперь же убеждаю вас ободриться…»

У капеллана имеется также и корыстная жилка, и пятьдесят штук бенгальского ситца в трюме.

– «…потому что ни одна душа из вас не погибнет, а только корабль. Ибо ангел Бога, Которому принадлежу я и Которому служу…»

А что лучше всего, Уайли всегда выбирает для проповеди тексты, связанные с морем, и излагает их весьма сжато.

– «…явился мне в эту ночь и сказал…»

Пенхалигон обводит взглядом ряды своих фебусианцев.

– «…Не бойся, Павел! и вот, Бог даровал тебе всех плывущих с тобою».

Среди матросов – уроженцы Корнуолла, Бристоля, острова Мэн, Гебридских островов…

– «Около полуночи корабельщики стали догадываться, что приближаются к какой-то земле…»

Четверо с Фарерских островов, несколько янки из Коннектикута.

– «…и, вымерив глубину, нашли двадцать сажен; потом на небольшом расстоянии…»

Освобожденные рабы из района Карибского моря, вежливый татарин, еврей из Гибралтара.

– «…вымерив опять, нашли пятнадцать сажен…»

Пенхалигон задумывается о том, как естественно суша делится на страны и народы.

– «…опасаясь, чтобы не попасть на каменистые места…»

Однако море размывает человеческие границы, думает капитан.

– «…бросили с кормы четыре якоря и ожидали дня».

Он смотрит на метисов и дублонов, рожденных от европейцев…

– «Когда же корабельщики хотели бежать с корабля…»

…местными женщинами – рабынями или девушками, которых родные отцы продают за железные гвозди…

– «…Павел сказал: если они не останутся на корабле, то вы не можете спастись».

Пенхалигон замечает среди прочих полукровку Хартлпула, вспоминает свои юношеские похождения и гадает, не осталось ли от них сына с кофейной кожей и миндалевидными глазами, сына, который тоже услышал голос моря, и последовал ему, и думает думы не ведающих отца. Он хочет, чтобы было так, вспоминая сегодняшний сон.

– «Тогда воины отсекли веревки у лодки, и она упала».

Матросы дружно ахают.

– С ума сошли! – вскрикивает кто-то.

– Чтоб дезертирства не было, – рассудительно откликается другой голос.

– Слушайте капеллана! – кричит Рен.

Но Уайли уже закрыл Библию.

– Да, вот так. Шторм ревет, смерть почти неминуема, а Павел говорит: «Сбежите с корабля – все утонете. Останетесь со мной – выживете». Поверили бы вы ему? А я – поверил бы? – Капеллан хмыкает, пожимая плечами. – Это же не апостол Павел с нимбом над головой говорит. Это говорит заключенный в цепях, еретик с каких-то глухих задворок Римской империи. Однако он убедил охрану перерезать веревки у шлюпок, и в Книге Деяний святых апостолов сказано, что милостью Божией двести семьдесят шесть человек были спасены. Почему этот сброд из киприотов, ливанцев и палестинцев прислушался к Павлу? Что подействовало – его голос, лицо или… что-то еще? Эх, знал бы я этот секрет, был бы архиепископом! Но нет, я застрял тут с вами.