Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

– Доктор, вам ведь почти пятьдесят?

– Последний урок Линнея, хоть он сам и не подозревал об этом, таков: профессорство губительно для философа. Конечно, я несколько тщеславен и мечтаю, что когда-нибудь моя Flora Japonica [17]  «Флора Японии» (лат.) . будет опубликована, в качестве бескорыстного вклада в общую копилку знаний человечества, но ученая должность в Лейдене, Упсале или Кембридже меня нисколько не манит. В этой жизни сердце мое принадлежит Востоку. В Нагасаки я уже третий год, и работы хватит еще на три, а то и шесть. Когда мы отправляемся с посольством ко двору, я наблюдаю пейзажи, каких не видел ни один европейский ботаник. Мои студиозусы – любознательные молодые люди… и одна барышня. В гости ко мне приезжают здешние ученые и привозят образцы растений из самых отдаленных уголков Империи.

– Но разве вы не боитесь, что так и умрете здесь, вдали от…

– Все мы когда-нибудь умрем, Домбуржец. Какой счет?

– У вас, доктор, девяносто одно очко, против моих трехсот шести.

– А давайте увеличим решающий счет до тысячи очков и удвоим ставки?

– Вы обещаете дважды взять меня с собой в Академию Сирандо?

«Когда барышня Аибагава увидит меня там, – думает Якоб, – я предстану перед ней в новом свете».

– Если вы готовы в течение двенадцати часов закапывать конский навоз в землю на свекольных грядках.

– Отлично, доктор! – Секретарь уже прикидывает, не одолжит ли ему ван Клеф искусного в шитье Веха, заштопать кружевной воротник на его лучшей сорочке. – Я принимаю ваши условия!

Якоб перемешивает остатки навоза с землей на свекольных грядках и приносит воду из просмоленной бочки для поливки поздних огурцов. Сегодня он на час раньше обычного приступил к своим секретарским обязанностям, чтобы освободиться к четырем и начать отрабатывать обещанные доктору двенадцать часов на огороде. «Маринус, мерзавец, – думает Якоб. – Скрыл от меня, что он настоящий виртуоз бильярда! Однако проигрыш есть проигрыш». Он разгребает резаную солому вокруг огуречных стеблей, опустошает оба тыквенных сосуда с водой и возвращает мульчу на место, чтобы влага не слишком быстро испарялась из пересохшей почвы. То и дело над стеной, отделяющей огород от Длинной улицы, показывается чья-нибудь любопытная голова. Секретарь из Голландии дергает сорняки, словно простой крестьянин, – такое зрелище ни в коем случае нельзя упустить. Когда Якоб попросил Хандзабуро помочь, тот сперва покатился со смеху, а поняв, что хозяин не шутит, схватился за спину, будто она ужасно болит, и быстро ушел, прихватив с собой пучок лаванды. Ари Гроте попытался продать Якобу свою шляпу из акульей кожи, чтобы «трудиться с изяществом, как подобает благородному человеку». Пит Барт предложил дать несколько уроков бильярда – не бесплатно, разумеется; а Понке Ауэханд любезно показал, какие растения следует считать сорняками. Якоб не привык к тяжелому физическому труду и все-таки невольно признается сам себе: «Возиться с землей довольно приятно». Живая зелень вокруг дает отдых усталым глазам; вьюрки таскают червей на вскопанных грядках; овсянка наблюдает за происходящим, сидя на пустой бочке, и ее песенка похожа на звяканье столовых приборов. Ворстенбос и ван Клеф уехали в Нагасаки, в здешнюю резиденцию даймё Сацумы – тестя самого сёгуна, – добиваться увеличения квоты на медь. Дэдзима как будто радуется, что осталась без присмотра. У Маринуса занятие со студиозусами; разрыхляя мотыгой землю на грядках с бобами, Якоб слышит голос доктора, доносящийся из больничного окна. Там сейчас барышня Аибагава… Якоб с тех пор, как отважился вручить ей разрисованный без спросу веер, еще ни разу ее не видел и тем более не говорил с ней. Редкие проблески доброты со стороны доктора Маринуса не идут так далеко, чтобы устроить им встречу. Якоб подумывал, не попросить ли Огаву Удзаэмона передать письмо, но если дело раскроется, и переводчик, и барышня Аибагава могут пострадать из-за того, что вели переговоры с иностранцем.

«Да и что я напишу?» – думает Якоб.

Собирая слизней с капустных листьев деревянными палочками для еды, Якоб замечает у себя на правой руке божью коровку. Подставляет левую вместо мостика, и насекомое послушно на нее переползает. Якоб повторяет это действие несколько раз. «Божья коровка, – думает Якоб, – уверена, что совершает великое путешествие, а на самом деле остается на месте». Он воображает бесконечную последовательность мостов, перекинутых в пустоте между островками телесного цвета, и задумывается: уж не играют ли и с ним в такую же игру неведомые силы…

…От этих мыслей его отвлекает женский голос:

– Господин Дадзуто?

Якоб встает, снимает плетеную шляпу.

Между ним и солнцем возникает лицо барышни Аибагавы.

– Прошу прощения за беспокоить.

Удивление, смущение, укол вины… Якоб испытывает очень много разнообразных чувств одновременно.

Она замечает божью коровку у него на пальце.

– Тэнто-муси .

Он так хочет понять, что неверно слышит ее слова:

– О-бэн-то-муси?

– О-бэн-то-муси – жук-коробка-с-завтраком. – Барышня Аибагава улыбается и показывает на божью коровку. – Это – о-тэн-то-муси .

– Тэнто-муси, – повторяет он, и она одобрительно кивает, словно школьная учительница.

Темно-синее летнее кимоно и белый платок на голове придают ей сходство с монахиней.

Они не одни: у калитки маячит неизбежный стражник.

Якоб старается не обращать на него внимания.

– Божья коровка. Друг садовника…

«Анне ты бы понравилась, – думает он, глядя ей в лицо. – Анне ты бы понравилась».

– …потому что божьи коровки поедают тлей.

Он подносит палец к губам и легонько дует.

Божья коровка взлетает и садится на лицо пугалу.

Барышня Аибагава поправляет пугалу шляпу, как могла бы поправить жена.

– Как вы его звать?

– Пугало, чтобы отпугивать птиц. А этого зовут Робеспьер.

– Пакгауз Эйк у вас «Дубовый пакгауз», обезьяна – «Вильям». Почему пугало «Робеспьер»?

– Потому что, когда ветер меняется, у него голова слетает. Довольно мрачная шутка.

– Шутка – это тайный язык. – Барышня Аибагава хмурится. – Внутри слов.

Якоб решает не упоминать о веере, если не заговорит она. По крайней мере, кажется, она не обижена и не сердится.

– Я могу вам чем-то помочь?

– Да. Доктор Маринус велеть просить у вас розу-меру . Он сказать…

«Чем лучше я знаю Маринуса, – думает Якоб, – тем меньше его понимаю».

– …Он сказать: «Попросите Домбудзецу дать вам шесть… отпрысков?.. розу-меру .

– Пройдемте сюда, здесь у нас растут всякие травы.

Якоб ведет ее по тропинке и хочет сказать что-нибудь шутливо-любезное, но все, что приходит в голову, кажется глупым до идиотизма.