Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

– Наверное, заметно было, что я встревожилась. – Отанэ гладит кошку. – Об иностранцах всякое рассказывают. Но она уверяла, что голландский доктор – замечательный учитель, его даже господин настоятель Эномото знает.

Над отверстием для дыма в кровле взмахивают крылья. Сова вылетела на охоту.

А полтора месяца назад пришло удивительное известие.

Барышня Аибагава скоро станет одной из сестер-затворниц в монастыре на горе Сирануи.

Отанэ пробовала встретиться с барышней Аибагавой на постоялом дворе «Харубаяси» вечером накануне того дня, когда ее увезут на гору, но, несмотря на давнюю дружбу и поставки травницей лекарственных снадобий храму дважды в год, монах не захотел нарушить приказа. Не удалось даже оставить письмо. Сказали: новая сестра двадцать лет не должна иметь никаких дел с Нижним миром. «Что за жизнь ее ожидает?» – удивляется Отанэ.

– Никому неведомо, – шепчет она тихонько. – В том-то и беда.

Она припоминает то немногое, что ей известно о монастыре на горе Сирануи.

Настоятель в обители – господин Эномото, даймё княжества Кёга.

Богиня, которой посвящен храм, дарует плодородие рекам и рисовым полям княжества.

В монастырь никого не впускают и не выпускают, кроме монахов и послушников ордена.

Всего в монастыре их обитает около шестидесяти мужчин, а сестер – примерно дюжина. Сестры живут в отдельном доме в стенах обители и подчиняются настоятельнице. Слуги на постоялом дворе «Харубаяси» болтают, что у всех девушек есть какой-нибудь физический изъян, так что в миру им, скорее всего, пришлось бы жить в публичных домах в качестве диковинных уродцев. Все хвалят настоятеля Эномото за то, что он дал этим несчастным лучшую долю…

…«Но уж конечно, не дочь самурая и доктора?» – сердится Отанэ.

– С ожогом на лице выйти замуж трудно, – бормочет она, – и все-таки не то чтобы невозможно…

Когда известно так мало, начинаются слухи и домыслы. В деревне рассказывают, что кое-кто из бывших сестер с горы Сирануи получили жилье и пенсион до конца жизни, но никто не говорил с ними самими – уходящие из обители монахини никогда не останавливаются в Куродзанэ. Бунтаро, сын кузнеца, который служит на заставе в ущелье Мэкура, утверждает, будто мастер Кинтэн обучает монахов искусству наемных убийц, потому в монастыре такая секретность. Кокетка-служанка на постоялом дворе познакомилась с одним охотником, так он клялся, что видел, как монашки летают по воздуху над вершиной горы – Лысым пиком. Только сегодня днем свекровь племянницы Отанэ говорила, что семя монаха так же плодовито, как и у всякого мужчины, и спрашивала, сколько мешков травы, «множащей ангелов», заказывают в монастыре. Отанэ честно ответила, что ни разу не поставляла мастеру Судзаку снадобий для истребления плода, и немедленно поняла, что это и хотела выведать родственница.

Деревенские судят да рядят, но на самом деле не стремятся узнать правду. Они гордятся своей близостью к таинственному монастырю, да и платят за поставки хорошо; задавать слишком много вопросов – все равно что кусать руку щедрого благодетеля. «Наверное, монахи все-таки монахи, – надеется Отанэ, – и сестры ведут целомудренную жизнь…»

За стенами домика начинает идти снег, принося с собой глубокую древнюю тишину.

– Нет, – говорит Отанэ кошке. – Мы можем только молить Госпожу – пусть защитит ее.

Деревянная ниша-ящичек в глинобитной, укрепленной бамбуком стене домика похожа на обычный домашний алтарь. Там стоят таблички с посмертными именами родителей Отанэ и несколько зеленых веточек в щербатой вазе. Однако травница, дважды проверив засов на двери, убирает вазу в сторону и сдвигает заднюю стенку ниши. В тайнике хранится истинное сокровище семьи Отанэ – покрытая потрескавшейся глазурью, в белых одеждах и синем плате на голове, статуэтка Марии-сама, Матери Йезу-сама, Царицы Небесной с Младенцем на руках. Сделавший ее мастер придал статуэтке сходство с богиней милосердия Каннон. По преданию, дед деда Отанэ получил ее от святого по имени Ксавьер, что приплыл в Японию из рая на волшебном летучем корабле, запряженном золотыми лебедями.

Отанэ берет желудевые четки и с трудом опускается на колени:

– Пресветлая Мария-сама, Мать Адана и Йевы, которая украла у Бога-доно священную хурму; Мария-сама, Мать Папы Марудзи, что с шестью сыновьями на шести лодках пережил Великий потоп во очищение всех земель; Мария, Мать Йезу-сама, распятого за четыреста серебряных монет; Мария-сама, услышь мою…

«Что там хрустнуло? – Отанэ задерживает дыхание. – Не прутик ли под ногой?»

Старейшие десять-двенадцать семей в деревне почти все христиане, как и травница, но осторожность все же нужна. Почтенные седины не защитят, если узнают ее настоящую веру. Смертную казнь могут заменить изгнанием, если она отречется и выдаст других верующих, но тогда Святой Петоро и Святой Паверо не впустят ее в Райские врата, и, когда вода морская превратится в масло и весь мир охватит пламя, она упадет в преисподнюю, именуемую Бэнбо.

Травница уверена, что возле дома никого нет.

– Пречистая Дева, Тебя молит Отанэ из деревни Куродзанэ. Снова эта старуха просит Твоего заступничества. Защити, милостивая Госпожа, барышню Аибагаву из монастыря на горе Сирануи, сохрани ее от болезней, огради от злых духов и… и от опасных людей. Прошу Тебя, верни ей то, что у нее отняли.

«О чем только не болтают люди, – думает Отанэ, – но никто никогда не слышал, чтобы молодую монахиню отпустили на волю».

– А если эта старуха просит слишком многого…

Больные колени ноют, ноги уже совсем занемели.

– …Мария-сама, расскажи барышне Аибагаве, что ее друг Отанэ думает о ней…

Что-то ударяет в дверь. Отанэ ахает. Пес, вскочив, глухо рычит…

Отанэ возвращает на место заднюю стенку ниши, а в дверь снова стучат.

Пес заливается лаем. Слышен мужской голос. Отанэ расставляет предметы в нише.

Когда стук раздается в третий раз, Отанэ подходит к двери и кричит:

– Здесь нечего красть!

Слабый мужской голос отвечает:

– Это дом травницы Отанэ?

– Можно попросить уважаемого гостя, чтобы он назвал свое имя? Час-то поздний…

– Дзирицу из Акатокияму, – отвечают за дверью. – Так меня звали…

Отанэ с удивлением узнает имя одного из учеников мастера Судзаку.

«Неужели это Мария-сама его прислала?» – думает она про себя.

– Мы видимся дважды в год, – продолжает голос, – у ворот монастыря.

Травница открывает дверь. В дом вваливается человек, закутанный в теплую одежду, какую носят в горах, на голове плетеная шляпа из бамбука. Он весь запорошен снегом, и в открытую дверь ветер швыряет горстями снег.

– Садитесь к огню, прошу вас! – Отанэ захлопывает дверь и ведет гостя к скамье. – Скверная нынче ночь.